Не получится сбежать, да Яков Васильевич уже был готов приставить к ней своего помощника, который на шаг бы не отходил от француженки. Виллие не был сторонником того, как быстро развивались их отношения. Это было удивительным для него, но медикус с готовностью бросался в этот омут с головой. Такие женщины, как Леонель, живут быстро, чувствуют пылко, за ними невозможно успеть. Уже сейчас Яков чувствовал, что проигрывает и опаздывает, но все равно стремился догнать свою возлюбленную.
Любовь его была искреннее и нежной. Яков испытывал к Леонель поистине глубокие и чистые чувства, и страдал каждый раз, когда они расставались. Яков волновался, когда она уходила одна, переживал, когда на нее нападал легкий кашель, а медикус не мог ей помочь, потому что она, как всегда, была слишком далеко от него…Яков бы отдал все, что бы Леонель только была счастлива. Яков думал о ней постоянно, каждое мгновение своей жизни. Яков Васильевич не переставал думать о том, как хорошо им было вместе. Ведь именно Леонель внесла в его жизнь игристые оттенки ярких, насыщенных красок: но для него это были не просто краски, это были по-настоящему бесценные нюансы самого прекрасного для него времени: времени счастья.
Возможно, Яков думал, что это неправда, что это всего лишь обычное мимолетное чувство – то, что он испытывал к ней. И что оно исчезнет также быстро, как яркий свет, разрезая пространство чувств, проходит через преграды реальности, и это счастье станет мнимым…Но нет, с каждым днем чувство только крепло, становилось сильнее.
- Я тебе верю, всегда буду верить, - отозвался медикус. Это было признание, которое звучало сильнее, чем слова о любви. Вера и доверие то, чего может не быть в отношениях, но может быть любовь. Яков Васильевич бесконечно доверял Леонель, потому не требовал от нее информации, которую та не могла или не хотела ему давать. - Да будет больно.
Он ловко работал с иголкой. Не даром в медицинском институте ему нравилась хирургия. На войне нет возможности лишний раз дать солдату морфий или заговоренный отвар, многое приходилось делать прямо на ходу. Яков наловчился зашивать раненных прямо во время военных действий. В его комнате не свистели пули, не было давления, но все равно Якову было непросто - в его руках была Леонель, которую Яков Васильевич Виллие любил всем сердцем. Бормоча "еще чуть-чуть, потерпи, любимая", он продолжал свою экзекуцию.
- Вот так, - последний узелок. Он улыбнулся, провел рукой по лицу Леонель, отмечая хороши же они оба - перепачканные кровью и грязью. - Надо привести тебя в порядок, пока помощник поменяет белье.
Слова прозвучали так буднично, но внезапно Яков осознал о чем просит француженку, краска залила его лицо, заставив опустить взгляд.
- У меня служит горничная я попрошу ее обмыть тебя, - попадать впросак было для Виллие нормой, особенно в обществе Беранже. Он терялся, путался, смущался, но сердце его живо билось в груди, разгоняя кровь по жилам, напоминая ему о том, что он живой человек.
Превратности судьбы
Сообщений 11 страница 16 из 16
Поделиться1117 Июн 2017 11:14
Поделиться1217 Июн 2017 19:36
Леонель все же потребовалось несколько минут, чтобы придти в себя. Здоровой рукой она кое-как утерла слезы, в попытке вернуть себе обыкновенный невозмутимый вид.
- Только попробуй сказать, что я трусиха... - Все еще искаженным от боли голосом, но все же найдя в себе силы на усмешку заметила мадам Беранже.
Голова по прежнему кружилась, а сил едва хватило на то, чтобы присесть, да и то удалось далеко не с первого раза. Болезненная процедура запечатлелась в памяти сумбурными урывками, но слова Виллие все же отпечатались в сознании.
"Потерпи, любимая." - Сколько новых, неведомых ей прежде чувств заключалось в этой простой фразе.
Предложение Якова позвать служанку было встречено упрямым:
- Я могу сама...
Лишние любопытные взгляды сейчас и в самом деле ни к чему, Якову она доверяла, но вот довериться прислуге, в особенности женщине, не решалась. Миру известно не мало историй, где слишком длинный язык лакеев губил своих хозяев.
- Я могу... сейчас... - Упрямо повторила Леонель в очередной попытке подняться.
Ей это все же удалось, пусть и далеко не с первого раза. Стиснув зубы женщина, что было сил, вцепилась в спинку ближайшего кресла, силясь удержаться в вертикальном положении. Рана, синяки и ссадины отозвались радугой далеко не самых приятных ощущений.
- Больно... - Честно призналась Леонель, но от попытки добраться до ванной комнаты самостоятельно не собиралась, выискивая взглядом очередной предмет, способный послужить опорой.
Ей надобно собраться с силами, бог знает кем был напавший на нее человек. Если верить своим глазам, то он принадоежал к Эдельвейсу, но Леа отлично знала, видимое далеко не всегда оказывается тем, чем кажется. Так или иначе, ей нужно быть в форме, найти в себе силы, если она и в самом деле надеется защитить Виллие.
Испытывала ли она к Якову чувства? В эту минуту Леа не способна ответить на этот вопрос, но вовсе не потому, что на сердце было пусто, а потому, что она понятия не имела, как эти самые чувства надобно испытывать и называются ли те неведомые ей доселе ощущения любовью или чем-то еще.
А вот в чувствах медикуса она не сомневалась. Это и было второй причиной, по которой Беранже не желала звать горничную. Делиться радостной новостью с прислугой Яков конечно не станет, но это и ни к чему, у него и без того на лице все написано, а сплетни, как известно расползаются быстрее чумы...
"Знать бы еще где у него ванная комната..." - Проворчала про себя женщина, продолжая свое нелегкое шествие от одного предмета интерьера к другому.
Во время очередного маневра с комода упала ваза, с громким звоном разлетелась на миллион осколков.
- На счастье... - Хрипловатым голосом прокомментировала француженка.
Позвать на помощь не позволяло природное упрямство. Этим качеством господь ее точно не обидел. Не каждый мужчина, переживший столь болезненную процедуру без снотворного способен подняться на ноги и плестись бог весть куда, превознемогая боль и слабость, не имея на то весомой причины.
Впрочем, причина у Леонель все же была. Ей не хотелось торопить медикуса или же подталкивать его на какие-бы то ни было решительные действия. Их отношения развивались слишком сумбурно и стремительно, с тем же успехом Яков мог притащить в свой дом цыганку из табора, да и то, пожалуй, приключений и нарушений светских правил было бы меньше.
Ее жизнь всегда была омутом, водоворотом невероятных и зачастую скверных событий, и привычный к размеренной, спокойной жизни, Виллие угодил прямо в самый его эпицентр.
Добраться до заветной двери с горем пополам все же удалось, но только теперь мадам Беранже осенила мысль о том, что налить воды из кувшина в таз или воспользоваться рукомойником сил у нее не хватит, а о ванне и вовсе говорить нечего. К тому же предстояло избавиться от окровавленного нижнего платья, переодеться...
Сама француженка была в подобных вопросах неприхотлива, если бы не Виллие, она бы и вовсе завалилась в постель как есть. За долгую жизнь мадам Беранже случалось спать и в самых неподобающих для этого местах, переодеваться в мужское платье, натягивать грязную одежду собственного кучера и даже ночевать в таборе. Но Яков к таким приключениям явно не привык, к тому же, нельзя же вот так просто уснуть в его постели.
С пересохших губ сорвался стон разочарования, как быть дальше Леонель не знала, да и ноги начинали предательски подкашиваться. Если бы не дверной косяк, на который она опиралась, то Леа давно бы оказалась на полу.
- Позови помощника... если хочешь... и доверяешь ему... - Виновато потупив взгляд обратилась она к Виллие.
Поделиться1318 Июн 2017 15:04
Виллие, вопреки ожиданиям, не собирался называть ее трусихой. Не каждый мужчина мог выдержать такую операцию, находясь в сознании, пусть под волшебным отваром. Леонель же справилась отлично. Сознания не теряла, не кричала, не плакала и работать доктору не мешала. Стало быть, ее надо было похвалить, но Виллие не решался этого сделать.
- Не собирался даже, - Яков отбросил в сторону испорченное полотенце, а Леонель тем временем предпринимала попытки подняться. Виллие изначально был уверен, что у нее ничего не выйдет, потому завел речь о слугах. В прочем, эту мысль он откинул сразу же - никто не должен видеть Беранже в таком состоянии. Если своему помощнику Яков Васильевич доверял всецело, то с остальными слугами дело обстояло несколько хуже.
- Подожди, я помогу, - он нагнал ее, бережно усадил на стул в ванной комнате. Принимать горячую ванну в ее состоянии было равносильно еще одной попытке убить женщину. Поэтому оставалась только процедура омовения. Яков плотно закрыл дверь за собой, давая возможность помощнику сменить белье на постели и избавиться от отработанных материалов. Чтобы не смущать ни Леонель, ни себя, ни самого помощника, дверь не должна была открыться в неподходящий момент. - Надо...кхм...надо снять платье, чтобы я мог...
Таз с теплой водой стоял на тумбе, рядом лежали чистые полотенца. Он не был уверен в том, что Леонель может раздеться сама, а для Якова это была настоящая пытка. В прочем, мужчине ничего не оставалось, как переступить через свои принципы и преодолеть собственное смущение. Пальцы бережно, осторожно, стараясь не касаться обнаженной кожи. Ткань уже окончательно испорчена и не подлежит восстановлению, поэтому когда слышится треск, Виллие не испытывает угрызения совести. Яков Васильевич нервным движение облизывает пересохшие губы, пытается сосредоточиться только на ее лице, окунает полотенце в воду и начинает стирать грязь и кровь с ее тела, настойчивыми, но ласковыми движениями.
- Теперь я просто обязан на тебе жениться, - неуместный смешок сорвался с губ медикуса. Он смывал кровь, и вынужденно смотрел на обнаженное тело, невольно восхищаясь им. Когда-нибудь между ними исчезнут все границы, но Яков не собирался торопиться. Он хотел приручить ее, доказать свою искренность. Поклонников у Беранже было много, но кто любил ее так же сильно, как Яков. Виллие отдавал всего себя без остатка зародившимся так внезапно отношениям, которые просто сводили его с ума своей невозможностью. Леонеь полностью захватила его мысли, его чувства. Он оказался возле ее ног по собственной воле, надеясь на то, что однажды она ответит не просто взаимностью, но такими же чувствами, что и он. Любой человек заслуживает, чтобы его любили.
Полотенце скользит по ее телу, окрашиваясь в алый цвет. Виллие задумывается над тем, что если бы вместо него был кто-то другой, то маг за дверями извелся бы от мыслей, которые растерзали его сердце. Он понимает, что дальнейшее должно быть более интимно, от чего краска заливает его лицо.
- Ты очень красива, - не сдерживается Виллие.
Поделиться1419 Июн 2017 13:58
Она и не сомневалась в том, что Яков не станет звать помощника и придет к ней на помощь сам. Виллие не из тех мужчин, которые способны бросить женщину в беде, даже если эта женщина всеми силами пытается проявить свою самостоятельность.
С молчаливой улыбкой Леа подает ему руку, позволяет довести себя до стула. Едва закрывается дверь, скрывая их от посторонних глаз ненужных свидетелей, смущение на лице медикуса выражается так явственно, что Леонель не в силах совладать с собой тихонько смеется.
Она давно перестала стесняться своего тела. Ее не научили тому, что нежная белая кожа, спрятанная под дорогой тканью роскошных нарядов, есть женская святыня, которую надобно беречь. Для Леа это просто еще одно средство к существованию в этом зачастую враждебном мире. И все же, осторожные, нежные прикосновения Якова заставляют бледные щеки вспыхнуть едва заметным румянцем. Причиной тому не ее собственная нагота, не желание, которое она слишком привыкла видеть в глазах мужчин, но то иное, духовное, почти платоническое чувство, которое он испытывает в этот момент. Еще никто и никогда не обращался с нею так бережно и осторожно.
- Вот так прямо и жениться? - С легкой иронией в голосе произносит Леонель, слегка вздрагивая от очередного прикосновения, которое несмотря на все старания медикуса все же приносит с собой легкие болезненные ощущения.
"А ведь он не шутит..." - Думает она про себя, ощущая себя счастливой и несчастной одновременно. - "Он ведь и в самом деле готов жениться..."
Вот только совесть никогда не позволит ей принять это предложение. Ее жизнь слишком сложна и опасна и все самоотверженное благородство Виллие не способно перечеркнуть прошлого, от которого мадам Беранже вовсе не собирается отрекаться.
Где-то в глубине души уже зарождается едкое чувство вины. Завтра оно захватит ее с головой, завтра она обязательно пожалеет о собственном поступке, но сегодня уже слишком поздно что-то менять. Ошибка совершена и исправить ее сейчас не под силу измученному, уставшему телу. Почти с ужасом для себя она понимает, что ощущает себя почти счастливой и хочет поддаться на волю этому искушению, уснув в его крепких, утешительных объятиях.
- Еще ни один мужчина не говорил мне эти слова, глядя в глаза... - Тихо отзывается она на комплимент, невольно слетевший с губ Якова.
Слишком быстро, слишком неожиданно зародились эти чувства, не имеющие ничего общего с влюбленностью, которую воспевают светские поэты. Не страсть, но душевное влечение двух людей, совершенно не созданных друг для друга, влечение, которое вполне вероятно закончится необратимой трагедией.
- Помнишь, в нашу первую встречу ты сказал, что ты не из тех на ком останавливается взгляд женщин... - Леа прикрывает глаза, откидываясь на спинку стула. - Я могу с эти поспорить...
Тонкие пальцы француженки ловят руку медикуса, она притягивает ее к себе и осторожно прикасается к ней губами, ощущая солоновытый, медный вкус ее собственной крови. Женщинам не подобает совершать подобные жесты, исходя из светских правил - целовать руки удел мужчины, но правила существуют, чтобы их нарушать, а она предпочитает быть исключением.
- Ты даже не представляешь, как я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. - На этот раз ее голос звучит серьезно, без тени насмешки. В уголках глаз блестят едва заметные слезы, но она тот час же спешит избавиться от них, надеясь что этого не заметил Виллие. - Со мной еще никто, никогда вот так... я этого никогда не забуду, обещаю.
Поделиться1525 Июн 2017 11:01
Яков все еще не понимал магического воздействия, которое на него оказывала Леонель. Каждый раз, когда он пытался поступить правильно, он забывал обо всем, желая и искренне стремясь, чтобы помочь ей. Ему хотелось быть рядом, чтобы женщина чувствовала надежное плечо доктора, знала, что на него можно положиться. В некоторых случаях, этого оказывалось достаточно, чтобы жизнь заиграла совсем другими красками.
Виллие все еще боится, что своими действиями причинит ей боль, не столько физическую, сколько душевную. Каждый раз Виллие напоминает себе о том, что жизнь Леонель была совсем другой до встречи с ним, она жила не по правилам, принятым в обществе. Тем не менее, Яков Васильевич принимал ее и ее жизнь, надеясь на то, что его участие может помочь ей прочувствовать новую жизнь, которая покажется ей наиболее привлекательной.
- Почему нет? - удивленно спрашивает маг-медикус. Для него это предложение было обоснованным и предсказуемым. Яков Васильевич не из тех, кто пользуется утехами с женщинами просто для удовлетворения своих потребностей. Виллие искал женщину, чтобы идти с ней по жизни дальше, поддерживая друг друга и даря надежду.
Ее губы прикасаются к его рукам, от чего Яков Васильевич вздрагивает. Прикосновения неожиданные, но от того не менее приятные. Виллие хотел бы начать спор с ней по поводу ее замечания, но не смеет прервать Беранже.
- На самом деле, я уже в том возрасте, когда мужчину принято считать стариком. Я не был женат, в связях себя порочащих замечен не был, да вообще нив каких связях замечен не был. Честно говоря, не самая лучшая характеристика, - он негромко усмехается. Женщины, в большинстве своем, считали его скучным и слишком правильным. Яков таковым не был, но у него не было возможности показать себя во всей красе. Женщины предпочитали держать его на расстоянии, и только Леонель рискнула попробовать ответить взаимностью на чувства медикуса, окрылив его. - Потому что ты прекрасна, таких как ты, я никогда не встречал. Для меня ты Ангел сошедший с небес...мой грешный Ангел...
Прервав ее ласку, Виллие осторожно и крайне нежно коснулся своими губами уголка ее губ, а потом с улыбкой признательности на губах продолжил свое дело. Слуга уже, должно быть, поменял постельное белье, а значит, когда они выйдут, он сможет уложить Беранже спать, набираться сил. Он опустился на колени перед женщиной, тщательно стирая грязь и кровь с ее тела. Всякий раз, когда он прикасался к ссадинам на ее теле, медикус шептал простенькое заклинание, и слегка дул на рану, как это делают для детей, чтобы сильно не болело. Доктор не относился к ней, как к ребенку, но относился трепетно и нежно, желая избавить ее даже от самой незначительной боли.
Поделиться1625 Июн 2017 18:55
Мне отчего-то напомнило эту песню и мой безумно любимый клип...
Леонель так и не находит в себе сил ответить на вполне закономерный вопрос Якова "почему нет?". Слова застревают в горле и ответом медикусу служит лишь грустная улыбка.
Причин много, слишком много, чтобы изнеможенная женщина могла объяснить их сейчас. Брак с нею способен поставить под угрозу карьеру Виллие, не говоря уже о его репутации и самое главное - жизни. Ее недоброжелатели не дремлют и рано или поздно доберутся до тех, кто ей дорог. До сей поры ей удавалось избегать этой опасности, ибо дорогих сердцу людей у Леа попросту не было. Случайные связи, мимолетные романы, цветастый калейдоскоп воспоминаний ни одно из которых так и не заслужило должного места в ее сердце.
Неужели перед ней именно тот человек, которому суждено раз и навсегда положить конец этой блестящей, проверенной годами стратегии? Ответа на этот вопрос она не знает, в эту минуту ей совсем не хочется думать о завтрашнем дне и она невольно поддается этому опрометчивому, опасному желанию.
- Я уверена, моих порочащих связей с головой хватит на нас двоих... - Со столь свойственной ей иронией отзывается она на слова Якова Васильевича, но уже в следующую секунду привычная броня рассудительного самообладания дает трещину, такую глубокую, что кажется она и вовсе вот-вот разлетится на части.
То, что он произносит вслед за смущенными оправданиями своего холостяцкого образа жизни, заставляет ее сердце сжаться, замереть, а затем забиться с несвойственной ему скоростью. На какое-то мгновение мадам Беранже позволяет себе то, что возглавляет список ее собственных запретов...
Она позволяет себе представить то, что могло бы произойти, будь этот мир устроен хоть сколько-нибудь иначе: залитую солнцем веранду и одевшийся в багряно-золотистую листву сад, венок из разноцветных листьев, украшающий медовое серебро ее волос, теплую, нежную мужскую руку, опустившуюся на ее плечо, вкрадчивую тишину зимней спальни, нарушаемую лишь потрескиванием поленьев в камине... Это отнюдь не та жизнь, о которой мечтает большинство женщин. В ней нет места звонким детским голосам, огромного поместья, наполненного родственниками, внуками и близкими друзьями, в ней нет никого кроме них двоих, столь разных и в то же время чем-то похожих друг на друга.
Она представляет кабинет Якова, в котором тот засиживается допоздна за чтением книг и рукописей, в котором царит столь свойственный людям науки беспорядок, и то как она, чуть захмелевшая, вернувшаяся с какого-нибудь вечернего гуляния, ни говоря ни слова опустится в кресло против него и станет любоваться его работой, до тех самых пор, пока сон не завладеет ею, забирая в свои ласковые утешительные объятия.
Она представляет прогулки в тихом саду, во время которых можно говорить о чем угодно, а можно просто молчать, глупые споры, завязывающиеся из-за столь разных характеров, но неизменно тот час же завершающиеся примирением.
Она думает о любви, не страстной, не кружащей голову, но иной, надежной, подобной тихой гавани для утомленного бурями и штормами фрегата, гавани, в которую он возвращается, всякий раз находя в ней приют. Она думает о чувствах, которых у нее никогда не было, заботе, которую никто и никогда к ней не проявлял, нежности с примесью ласковой укоризны - лекарства, которое способно утешить боль старых ран на сердце...
Мысли эти тот час же откликаются ноющей болью в сердце, столь явственной, что сперва она принимает ее за боль физическую. Любовь опасная азартная игра, в которой можно потерять все. Леа понимает, что уже не важно, какое безрассудное решение она примет завтра, сколько доводов и доказательств найдет ее привычный руководствоваться лишь логикой разум - стереть эту ночь из памяти она не сможет уже никогда, даже если покинет Россию навсегда, бросится прямиком в объятия коварного Перезе, принесет себя в жертву своим врагам - все это будет лишь последствием того, что столь внезапно началось здесь, под крышей этого дома.
Она закрывает глаза, отдаваясь на волю ласковым прикосновениям мужчины. Заклинания и наговоры и в самом деле успокаивают боль, но она все же вздрагивает и почти по-детски морщит нос, впервые не потому, что не может сдержаться, а потому что не хочет. Нежность и забота, с которыми обращается с нею Яков пробуждают в ней ту, которой она никогда не была, а быть может, о существовании которой просто забыла за долгие годы или же ту, на которую попросту привыкла смотреть с другой стороны. Ведь в сущности, она едва ли изменилась с тех самых пор, когда впервые переступила порог дома Этьена де Валентинуа: все те же угловатые очертания фигуры, все тот же беззаботный, почти мальчишеский азарт, все та же привычка без оглядки ввязываться в самые авантюрные истории и любовь к жизни, которую никому так и не удалось у нее отнять.
Больше всего на свете ей хочется продлить этот вечер, чтобы он не кончался как можно дольше, а быть может и вовсе - длился целую жизнь, но усталость продолжает брать верх, а веки наливаются свинцовой тяжестью. Когда Яков наконец заканчивает приводить ее в порядок, она не пытается подняться, а тянется к нему, обвивая тонкими руками его шею.
- Как жаль, что никто не изобрел заклинания, способного остановить время. - Совсем тихо произносит Леонель. Собственные слова отзываются жгучим теплом, от которого щиплет глаза.
Этим вечером неизбежность впервые кажется ей невыносимой, ей, уверенной, что она способна встретить с улыбкой даже неминуемую смерть.
На этот раз ей не удается сдержать слезы ни глубоким вздохом, ни частым взмахом не по годам густых ресниц, они стекают по щекам сами собой, грозя обратиться настоящим водопадом.
Должно быть, столь внезапная перемена настроения не мало обескуражит Виллие, но придумать должное объяснение своему поступку так и не удается, слова обращаются тихими всхлипами, с которыми она прижимается к груди Якова, уронив голову на его плечо...
