Таисия Лукина

Для меня тема закрыта почему-то(

Она для всех закрыта, надо пока сюда писать, пост-то пробный.

Дарья Астафьева
В общем, пробный пост неплохой. Дарья показана как хитрая и расчётливая особа и это самое главное. Характер виден.    Сейчас перенесу его в игровое пространство.

Подпись автора

Ах! Эти тканые дорожки,
Улыбка клавишей гармошки,
И на столе, как мёд, морошка,
А рядом самовар и мы.
© ИРИНА СТЕЦИВ

Моя творческая тема;

Прошу мастерицу приодеть меня)

Внешность: Ксения Мишина. Прикрепляю исходники, но можно использовать и другие

Нет ни неба, ни оврага, ни тропы, ни куста,  колючая пыль теснит воздух. Не метет метель, а будто большими потугами движет с места невиданного размера снежные стога. Давно уже гребень упавшей ели сравнялся с соседним сугробом, скрытый под нею человек спfk безмятежно и спокойно, как зверь в берлоге. Вдруг он моргнул, веки дрогнули, прогоняя темноту в глазах. Испугался на мгновение, что все недавно прожитое было сном и сейчас увидит стены каторжного барака, но свежесть вдыхаемого воздуха, прохлада и едва различимые шорохи за тонкой еловой стеной доказали - свободен. Савелий поежился (арестантский халат не медвежья доха) ворочаясь, задел язву на предплечье, та отозвалась вспышкой боли. Мужчина на ощупь обнажил руку, пошарил вокруг себя, чем-то влажным, мхом ли, травой, залепил рану.
Шептал долго, к концу заговора вытянулся спокойно, глядя в еловый потолок своей обители.
- ... Покой внизу, покой вверху,
Покой в мозгу, в  ретивом сердце.
Раба Божья Савелия
Трогать хвори нельзя,
Ранам его не болеть, телу его не скорбеть.
Слово мое крепко. Истинно.
Закрыв глаза представил, как огненная боль из раны поднимается вверх по жилкам, до плеча, вбок бежит, на плечо другое, к сердцу, за оба плеча обнимает, становится ласковой, согревает, ползет к  пояснице, греет ровно, по колену бежит дальше к озябшим ступням... И заснул.

Вынужденное одиночество этого человека не пугали. С малолетства в лесу ему было уютнее, чем в продымленной полной родни избе. Помнил себя Савелий рано, с тех лет, когда весь мир для него заключался в земляном полу, тряпье, соломе, множестве больших и малых ног, снующих вокруг ползающего младенца. Первой радостью было на свои ноги встать, вон из избы, на травку выбежать. Почти сразу же началось и другое ощущение - голод.  Легко ли вдове десять ртов прокормить. Погодки мал мала меньше, старшей двенадцать исполнилось, да бесприданницей замуж не берут, а за ней сестренки выстроились, их никчемных не пристроить. Отец Савелия помер аккурат в тот год, когда сынок сам пошел, бревном его придавило, так семья нужду и познала. Со временем родня помогла, старших детей разобрали в помощники, взамен кто козу, кто овечку привел. Мать с младшими осталась, хозяйство подняла, так что не сильно бедствовали, но и полного достатка не знали.

Тем временем Савелий пробовал мир на зуб, тащил в рот все, что под руку попадалось, учился по вкусу отличать горько от солено. Под Светлый праздник пекли блины, Саве уж лет пять было, скоро женихаться, а умом не подрос. Углядел тряпицу, маслом пропитанную, коей сковороду перед блином смачивают, да и в рот. Пока он ее на языке катал, сладковатый вкус высасывал, хватились.
- Глянь, Савка помозок жует!
- Ах, ты ж, бесстыдник! Обождать не мог...
Жаль матери голодное дитя наказывать, да одному спустишь, другие еще не так озоровать начнут - велела старшему брату младшего розгой проучить, дескать, сама у плиты, некогда. А тот и рад стараться, хвать за шиворот:
- Иди, - говорит, - сюда, я тебе ж**у смажу, надолго запомнишь!
А когда Савушка отревел свое, стал он уже для всех Помозком. С годами прозвище, как и  сам, возмужало, именовался Савелий Помоз. Так и в ревизских сказках был записан, словно и не Федоровых семьи, а своей собственной.
И то сказать, что чем взрослее, тем скорее отдалялся он от родни. В лес бегал горести свои в одиночестве оплакивать, а там, с ягодами, звонкими птичьими голосами, слезы высыхали быстро. Стал он удачлив на сбор грибов и орехов, поимку певчих птиц, а начав охотиться, еще ружья не держа, на удивление быстро познал звериные повадки. И хоть поговаривали, что леший у мальца в наставниках, но сам барин Весёлкин четырнадцатилетним его в егеря взял. Очень уж барин Гаврила Афанасьевич охоту любил, целый выезд держал, ну, и псарню отменную, конечно, лошадей рысистых, ружья аглицкие, все как водится...

Снова проснулся Помозок от тишины. Прокопал дыру наружу, попутно слизывая снег, смачивая пересохшее горло, и замер на миг. Все кругом искрилось. Темный бархат неба обсыпало звездами, снег весело блестел новеньким богатым покрывалом, ночь стояла радостная, праздничная.  Мужичок кандалы свои подхватил, чтоб звяканьем леса не тревожить, ткнулся в сугроб  по нужде, стоя на коленях, огляделся, прислушался. 
По всему выходило, что проспал он сутки, и привыкнув просыпаться на каторжные работы до рассвета, как раз застанет сейчас начало нового дня.  За метелью, по обычаю наших зим, приходил мороз, а значит, следовало как можно быстрее позаботиться о себе, дабы в лесу не околеть. Мужчина поднялся и, как ни жаль нарушать нетронутый следами покров, погреб сквозь сугроб туда, где по его мнению, должно быть дно оврага и речка, через которую он, помнится, переходил вчера, скрываясь от погони.

Малиновый рассвет, предвестник похолодания, застал Савелия с новым невиданным везением. Быстро текущая речка не замерзла, бодро журчала в сузившихся берегах. Рассудив, что она рано или поздно достигнет более широкого и глубокого потока, выведет из глуши к людям, Савелий побрел по течению. Разумеется, к городу или к деревне каторжанин не стремился, поимка беглецу ни к чему. Но мест этих он, сосланный после суда в далеко от родного леса, не знал, ориентировался по логике охотника и следопыта, выходящего из чащи в обжитое, а холод побороть надеялся с возвращением магического дара, ощущение которого росло и наполняло уверенностью. Шел он шел, не особо торопясь, приглядываясь, чем поживиться, желудок напоминал ему позывами, что вторые сутки постится. Рассмотрел в утренних сумерках рябину, но росла она высоко на косогоре, не добраться в верх, завалит с головой. Пока досадовал, снег, в горсти растопленный, лизал, русло сделало поворот и вывело к переправе. То ли мост здесь обвалился, то ли склон оврага в осеннюю распутицу сполз, только дальнейший путь преградили Савелию засыпанные снегом останки разбитой телеги. Что понужнее было потерпевшие крушение с нее забрали, но путник обрадовался остаткам сена, разбитому горшку, палкам, обработанным человеческой рукой, обрывкам веревок и железному костылю, ранее удерживающим колесо, снятое хозяином.
Как стоял Сава, так и пал на колени, славя Велеса, в содействии которого не сомневался.
- ... Бог Богат, богатство в Боге, как много звезд на небе, как много рыбы в воде, так много богатства во мне. - Как закончил, так встал, не заметив, что штаны вымочил в воде, а на железах ледок намерз. Поклонился до земли на запад. - Отпускаю тебя с благодарностью, великий Отче.

Ниже по своему течению подмыла речушка старую ветлу, падая, та вывернула корни, образовав подобие пещеры в речном склоне. Здесь обосновался Помоз со своим богатством. Попыхтев, немало потрудился, скрежеща кандальным железом. С помощью огненной магии своей, поймал искру, разжег солому, затем, и собранный хворост. В обломке горшка вскипятил рябину с еловыми лапками. Надломив одну из палок, охотник обжег обломок, кол загладил, заострил. Получилась пика,  какое-никакое оружие. И весь день Савелий провел в работе, раскаляя в костре звенья цепей, охлаждая их в проточной воде, колотя по ним камнем. Отдыхая от кузнечной деятельности, пил взвар да острил собранные палки и щепки - колышки будущих самострелов.

Отредактировано Инкогнито (23 Янв 2022 08:55)