16 января 1812 года Александр Чернышёв въехал в Санкт-Петербург. И сразу же нанял сани: в санях да по Невскому — это было почти детское желание. Жаль, что на Рождество опоздал, конечно… Хотя о чём речь, какое жаль? Дома, снова дома! А жалко у пчёлки.
Первым делом русского офицера было что? Рапорт? Донесение, официальный доклад для Императора — это было дело номер ноль, уже сделанное по дороге. Подать и ждать аудиенции. Ну так а первое-то дело какое? Правильно, напиться. То есть, отпраздновать. Встретиться с друзьями. Потому что эти жеманные лягушатники хотя и знают толк в моде, но пить не умеют абсолютно.
Дело номер два — рекогнисцировка на местности. Петербург — это, конечно, дом. Но как же быстро всё происходит в большом городе! И сколько всего происходит! Чернышёву казалось, что он попал в дом к друзьям детства лет эдак через десять. Вроде бы все лица знакомые, все искренне рады, но вот столько всего произошло! Нет, не из области официальной хроники — женился, учился, влюбился. А тех не заметных на первый взгляд перемен, отклонений в маршрутах подводных течений, перестановка симпатий — словом, всех тех мелочей, которые непременно нужно знать и замечать, если хочешь понимать и быть понятым. В Париже он привык, грешным делом, к помощи разного рода информаторов. Привык быть в курсе. И вот сейчас, в Петербурге, будучи в восторге от возвращения на Родину, всё равно чувствовал себя глухим на одно ухо и слепым на один глаз. Что и исправлял сейчас. Так что, получается, визит к лейб-хирургу выходил почти что естественным делом. Многовато уточнений, но то такое.
Попойка с офицерами оживила дух военного товарищества — лёд тронулся, господа присяжные-заседатели! В бурление светских сплетен окунуться было несложно, ведь можно было обменять их на парижские слухи. А куда более ценными и трудно уловимыми были толки придворных. И этим следовало заняться очень тщательно. Ну, вхождением в курс дела.
Хорошо, что у Чернышёва было очень удобное подспорье: его величество этикет прямо и недвусмысленно повелевал совершать визиты в дома приятелей перед долгой разлукой и после долгой разлуки. Умеренное амикошонство позволяло совершать их стратегически. Вот Чернышёв и совершал — всюду, где его принимали. Потому что лучше перебдеть, чем недобдеть.
С Яковом Ивановичем Виллие (или Вилье, как его называли) знакомство было почти таким же давним, как и с самим Императором. Аустерлиц. Отступление. Вечер, похожий на одышку больного в жару лихорадки. Ужасные сплетни о гибели то Кутузова, то самого государя. Неразбериха. И совсем непонятно, что будет дальше.
Неприятная история, но из любой неприятности можно извлечь выгоду. Принимая из рук тогда-ещё-поручика Чернышёва бутылку красного вина для Императора, господин лейб-хирург говорил что-то наподобие «такие услуги не забывают». Напоминать о таких словах — верх бестактности, да и зачем? Все состоящие при августейшей особе — одна большая семья, делают одно большое дело и прочий сентиментальный бред. Наверное, даже в базарный день на площади не толкаются седалищными местами настолько неутомимо и не прокладывают себе путь локтями настолько усердно. В общем, то ещё местечко. И тем ценнее друзья!
Во вчерашней записке полковник Чернышёв обозначал своё желание говорить с лейб-хирургом об интересном открытии, которое довелось сделать, наблюдая за французскими войсками. Открытие, могущее послужить русской армии. Полезная идея, которую необходимо передать в правильные руки. Развить, обработать, в общем, пустить в ход. Зная заботу Якова Ивановича о распространении медицинского знания и улучшения полевой хирургии, нельзя было принять иного решения! И ещё Чернышёву очень хотелось, чтобы господин лейб-хирург помнил, кто навёл его на простую, но эффективную мысль. Мало ли, как оно там в жизни обернётся, ага.
И пока гость любезно следовал за безымянным лакеем в белых перчатках — в кабинет, для разговор в гостиной нужна хозяйка дома — он пытался мысленно прикинуть, каким словом ругается там у себя в голове Яков Иванович, когда у него в миллионный раз за день справляются о здоровье Его Императорского Величества.
