Владимир Андреевич скучал, развалившись в огромном кресле дедовского кабинета, когда в дверь постучали.
- Чего еще? – Недовольно крикнул юноша, будто и в самом деле был занят каким-нибудь невероятно важным делом, а вовсе не созерцанием полупустого графина с бренди.
Дверь неспешно отворилась, и на пороге появился камердинер Стефан, в миру же просто крепостной холоп Степка.
- Барин… там это… барыня зовет… гости пожаловали… - Объявил он, смущаясь под пристальным взглядом хозяина.
Владимир закатил глаза и обреченно вздохнул, в очередной раз напомнив себе, что быть может стоит взять в услужение какого-нибудь расторопного немца. Дворовые мужики, эстетических пристрастий юноши не понимали, хотя и старались как могли.
- Сколько раз тебе говорить, не «барин», а ваше сиятельство.  – Вальдемар махнул рукой, стоило вспомнить о гостях, как привычное желание поспорить исчезло без следа. – Скажи, что сейчас приду.
Из груди юноши вырвался тяжелый вздох. Он отлично знал зачем именно явился Дмитрий Михайлович Волконский и если бы не Варвара Андреевна, то он непременно притворился бы тяжело больным или соврал что-нибудь о срочном служебном поручении, но расстраивать любимую родственницу он не хотел.  Сватовство всегда казалось Вальдемару самым отвратительным из существующих обычаев. Кроткие, робкие, юные девы, похожие на распускающиеся бутоны, ведомые словно овечки на заклание. Эти стыдливые взгляды, маленькие ручки в кружевных перчатках и надежда в дрожащем, почти детском голоске. Володя, заранее знавший собственный ответ ощущал себя особенным негодяем. Нет, первый раз это его, конечно, развлекло, и поиграть в коварного искусителя было даже заманчиво, во второй раз – забавно, в третий – скучно, а в четвертый – гадко и пошло. Про все остальные лучше было и вовсе не вспоминать.
Он так и не мог понять, отчего Варвара Андреевна, отлично знавшая о непреклонности его решения, продолжала разыгрывать все эти трагикомедии.  Как известно – у женщин свои причуды. Правда, легче от этого не становилось.
Решив, что вечер, так или иначе, безвозвратно испорчен,  Вальдемар все же выпил еще один бокал бренди. Он нарочно задержался у зеркала, оправил и без того идеально сидящий фрак, переколол жемчужную булавку, пригладил волосы. Со стороны могло показаться, будто он и в самом деле прихорашивается перед встречей с потенциальной невестой, на самом же деле он нарочно тянул время, дабы опоздать ровно на столько, чтобы выказать свое равнодушие, но и не сойти за откровенного грубияна. К тому же, свое отражение он любил с особенной нежностью, оно никогда ему не надоедало.
Когда Вальдемар наконец появился в гостиной, все участники предстоящего спектакля уже были на своих местах. Варвара Андревна – худощавая женщина с безупречной осанкой, неизменной маской слащавой любезности, на морщинистом, но сохранившем былую красоту, лице, потчевала гостей последними столичными сплетнями. Ее громкий, нейдущий к ее утонченному образу, грубый, словно у полкового командира, голос можно было услышать еще на лестнице. Именно от этого самого голоса в дрожь бросало всех – от крепостных до именитых чиновников.
- А вот и наш дорогой Владимир Андреевич! – Торжественно объявила она, стоило ему переступить порог комнаты.
- К вашим услугам. – Осклабился Вальдемар. Улыбка не украшала, а скорее портила его красивое лицо. Было в ней что-то хищное, язвительное, отталкивающее.
Он вежливо поклонился и опустился в предназначенное для него кресло, с тем особым скучающим видом, какой бывает у завсегдатаев в театрах, когда происходящее на сцене уже давно знакомо наизусть и только и остается что  разглядывать других зрителей, бесцеремонно наводя на них лорнет. Сомнений в том, что очаровательное белокурое создание есть ни что иное, как очередная потенциальная невеста не было никаких. Вальдемар даже испытал к ней нечто вроде дружеского сострадания. Она была хороша собой и явно начала выезжать совсем недавно. В этих милых молодых женщинах, еще не познавших света, есть что-то особенное, почти по-монастырски непорочное. Здесь, в этой гостиной, она составляла особенный контраст Варваре Андревне, воплощавшей в себе все прелести светской интриганки. А ведь, должно быть, и она когда-то была одной из этих юных дев…
- Володя, познакомься, это Кити Волконская, дочь нашего дорогого Дмитрия Михайловича, с которым, ты уже, конечно, знаком. – Продолжала громким, по-старчески звонким голосом княгиня.

Теплое приветствие Дмитрия Михайловича несколько смутило Владимира. Этот добродушный, уважаемый человек был и в самом деле искренне рад его видеть. Именно по этой причине Вальдемар обыкновенно предпочитал общество негодяев с сомнительной репутацией. В их словах никогда не было искренности, а вся их страстная привязанность к нему сводилась к простой триаде "деньги - выгода - выпивка".
"Ах если б вы только знали, дорогой мой Дмитрий Андреевич, какого конченного человека выбрали в потенциальные супруги своей дочери. Вы сами меня потом, быть может, возненавидите за мой отказ, а следовало бы благодарить. Ведь я, между прочим, можно сказать благое дело совершаю, избавляя вашу прекрасную дочь от эдакой печальной участи." - Мысленно усмехнулся Владимир.
На деле же, он продолжал совершенно невозмутимо улыбаться и ответил на сердечное приветствие старика с любезнейшей учтивостью.
Когда удовлетворенный родитель вновь устроился подле Варвары Андреевны, взгляд юноши наконец обратился на Кити. Она была почти одного с ним возраста, но в то же время - истинное дитя. Все в ней было еще свежо, невинно и прекрасно, ни один порок еще не оставил отпечаток на этом чистом девичьем сердце. Ему хватило одного взгляда, чтобы убедиться в этом. Уж в чем, в чем, а в пороках Владимир Григорьевич толк знал.
Он тот час же невольно принялся сравнивать ее с Ольгой. Этой участи подвергались все потенциальные претендентки на его сердце. Не то чтобы тут была какая-нибудь особенная теория или философия или, хотя бы даже, цель. Это выходило как-то невольно, само собою, бессознательно, ибо в сознании вряд ли бы кто решился сравнивать такую женщину как мадам Протасова с этим кротким и нежным белокурым ангелом.
Кити была и впрямь хороша собою, золотистые волосы, розовое платье, щечки, еще не растерявшие девичьего румянца. Все в ней было мило и славно: и то как она краснела, и как отводила взгляд, и этот надушенный батистовый платочек, и теребящие его изящные пальчики. У Ольги руки были совсем другие: костлявые, бледные, с хищными, длинными, словно у ведьмы ногтями, а кружевной платочек вечно украшали красно-бурые кровяные пятна. Все что в Катерине Дмитревне было прекрасно и полно жизни, в Ольге уже давным-давно начало умирать, а может и умерло вовсе. И все же, победа пока оставалась за нею. Быть может, именно потому, что Владимир повидал на своем веку слишком много прекрасного, пресытившись им, точно избалованный ребенок сладостями.
Тем не менее, выдавать свои намеренья сейчас, было еще рано. Поэтому Владимир продолжал играть роль обворожительного героя. Он умел надевать маски и угождать окружающим - актер и постановщик собственной пьесы. Порою он даже умел найти в этом свою прелесть.
- И я очень рад. - Ответил он на ее кроткое, преисполненное смущение приветствие. - Я смею предположить, Варвара Андреевна уже отрекомендовала меня со всех лучших сторон о наличии которых я даже не подозреваю...
- Вальдемар! - Прервала его тот час же княгиня, обладавшая отменным слухом, в особенности если упоминали ее имя.
- Молчу! Молчу! - Шутливо покорился Владимир и тут же, словно невзначай коснулся руки Катерины Дмитриевны, совершенно при этом не изменившись в лице.
Владимир отлично владел собой. Как человек знающий толк в собственной красоте, держался он всегда легко, непринужденно и не редко на грани дерзости, не переступая ее, но ловко балансируя на этой невидимой ниточке. Ему не было никакой нужды производить впечатление на Кити, больше того, это могло только усугубить ситуацию в будущем, но будучи истинным фатом, он едва ли мог отказать себе в эдакой шалости.
- Володя! - Вновь вмешалась Варвара Андреевна - Лучше покажи Катеньке наш зимний сад!
Она тот час же обернулась к Дмитрию Михайловичу и принялась увлеченно рассказывать об устройстве этого самого сада, который был точь-в-точь как у какой-то именитой французской маркизы, и что де мол теперь даже зимой можно лакомиться клубникой и любоваться диковинными цветами, и как дорого все это обходится, но для нее, княгини, это конечно же сущие мелочи (Варвара Андревна была женщина не робкого десятка и ни сколько не смущалась бравировать своим состоянием, объясняя это тем, что всякое смущение в ее годы пустое и даже непростительное кокетство).
- Это надолго... - В пол голоса шепнул Вальдемар Кити, кивая в сторону княгини. - А посмотреть, если хотите, и в самом деле можно, если вас, конечно, не смутит мое общество...
Последнее было сказано не без доли насмешки. Впрочем, здесь был и свой расчет. Если очаровательной Кити пришло бы в голову расспросить его о том, отчего его общество должно ее смущать, он бы охотно рассказал. Даже, пожалуй, с особенным вдохновением. Как и всякий самовлюбленный человек, Вальдемар любил расписывать дурные стороны своего характера, ибо даже недостатки свои почитал за достоинства и мнимое самоуничижение, было лишь иной формой самолюбования.

- Тогда прошу... - Владимир одарил Кити очередной улыбкой "безупречного светского негодяя", как он сам ее называл и, направившись к двери, остановился подле нее, пропуская девушку вперед себя.
Уже выходя из комнаты, он обернулся на Варвару Андреевну, которая украдкой пригрозила ему пальцем, мол "не смей обижать девушку, знаю я твои шутки". Он только осклабился в ответ и вновь обратил взгляд на Кити.
Глядя на ее трепетное смущение, он в очередной раз поражался самому себе. Неужели в нем и в самом деле нет ни капли человеческого? Разве не о таких девушках должен мечтать каждый мужчина? Ведь это очаровательное, не отравленное ядом высшего света, сердце способно полюбить его. Полюбить искренне и бескорыстно. Всего несколько слов, и она может стать его женой, вероятнее всего заботливой, верной и преданной. Его дом наполнится звонкими детскими голосами, а жизнь, размеренная, спокойная, потечет своим чередом...
Неужели все это и в самом деле настолько ему чуждо? Некоторые философы полагают, что красота это порок, а светские любители, подражающие им за бокалом игристого шампанского, идут еще дальше, утверждая, что красота и ум не совместимы, а уж если какому счастливчику и повезло совместить в себе и то и другое, то он точно обречен на нищету. Нельзя иметь все. Абсолютных победителей не существует - это закон природы. Каждому Цезарю уготована своя ядовитая чаша.
Вальдемар был красив, умен, богат и успешен, однако должно быть паршивый закон и в самом деле существовал, имея все то, о чем многие могли только мечтать, он не имел того, что имел в достатке каждый нищий и простой крепостной мужик - сердца. Все чистое и прекрасное наводило на него тоску, ежели перед ним стоял бы выбор между жизнью счастливого семьянина и каторгой, он не задумываясь выбрал бы последнее...
А Кити между тем говорила о розах, не подозревая о его мыслях. Зимний сад находился в противоположной стороне дома и они шли по длинному коридору, стены которого украшали портреты князей Бельских, считавших свой род еще от Рюриковичей. Красивые мужчины, изящные женщины, Вальдемар любил бродить по этим коридорам поздно ночью, всматриваясь в лица своих предков, словно в них таился ключ к тайне его собственного сердца.
- Розы? - Задумчиво заметил Вальдемар после слишком затянувшейся паузы. - Цветут. Варвара Андревна очень любит розы, потому в этом доме они цветут почти круглый год...
Голос его звучал отрешенно, но он тот час же взял себя в руки, приметив собственную оплошность. Не хватало только впасть в меланхолию на глазах у потенциальной невесты. Такие трюки лучше приберечь для Ольги и ее постели, пропитанной запахом приторных духов, чужих снов и винного безумия с ноткой ностальгической горечи.
- О чем вы мечтаете? - Совершенно неожиданно спросил Владимир, резко развернувшись на своих грациозных ногах и пристально глядя на Кити. Кажется, девушка была не мало удивлена, но это ни сколько его не смутило. - Говорят, у каждого человека есть мечта. Не мечтают лишь конченные безумцы, впрочем не все, большинство из них те еще мечтатели. Так о чем мечтаете вы?
Несколько секунд он пристально смотрел на ее лицо, словно заданный вопрос имел для него какую-то особенную важность, но затем он снова развернулся и продолжил путь, как ни в чем не бывало. Владимир и сам не знал отчего он вдруг решил спросить ее об этом. Можно было обойтись разговорами о розах и болонках Варвары Андревны, но чистота и невинность, читавшаяся во взгляде Катерины Дмитревны пробуждали в нем не самые лучшие качества. Ему вдруг ужасно захотелось, чтобы она увидела его истинное лицо, не ту прекрасную маску, которую он носил в свете, но то, что скрывалось под ней.
- А вот и наш зимний сад... - Добавил он прежним любезным тоном благовоспитанного юноши, открывая широкие стеклянные двери.
Зимний сад Варвары Андреевны был одним из самых роскошных в Петербурге. Здесь, за стеклянными дверями существовал совсем иной мир: буйство красок и ароматов, розы и жасмин, клубника и диковинные заморские пальмы, изящная кованная мебель, гипсовые скульптуры, мраморный пол, похожий на шахматную доску, тихий, умиротворяющий плеск фонтана. В далеком детстве Вальдемар частенько любил играть здесь, воображая себя знаменитым путешественником или направляя эскадроны оловянных солдатиков на взятие очередной клумбы. Уже после кадетского корпуса, он стал приходить сюда в поисках уединения, не редко, страдая зверской мигренью после очередного кутежа.
Последняя мысль заставила его усмехнуться. Интересно, что бы сказала Кити, узрев его, распростертого прямо на полу среди всего этого великолепия? Об этих сторонах его характера Варвара Андреевна умолчала - в этом он не сомневался.

Когда Кити остановилась перед портретом его матери, по лицу Владимира пробежала нехорошая мрачная тень. Александра Павловна была в их доме запретной темой, о ней почти никогда не говорили и не вспоминали. Варвара Андреевна так и не смогла простить невестке смерть любимого сына, хоть и понимала, что обвинение это было совершенно беспочвенным, вышедшим из одного лишь страдания материнского сердца. Сам же Володя придерживался иного мнения, считая, что в смерти матери виновен отец.
Он много думал об этом, с тех пор как достиг того возраста, когда человек начинает сведовать в подобных вопросах. Как-то раз, уже будучи в корпусе, он проводил отпуск в имении Варвары Андреевны и видел жену одного дворового мужика, умиравшую в родовой горячке точь в точь как его мать. С тех самых пор он дал себе слово, что никогда не женится и не обзаведется семьей. Мысль о том, что он может стать причиной столь мучительной смерти любимой женщины, была для него совершенно невыносимой и немыслимой. Он решил, что скорее способен пристрелить любимую в порыве ревности, нежели подвергнуть ее столь изощренной, тягостной пытке. В свете этих мыслей поступок отца казался ему совершенно логичным, князь не смог жить с тем, чему невольно стал причиной и нашел свою смерть в вине.
Уже с возрастом эти размышления приобрели новую окраску. Мрачные события, сопровождавшие его появление на свет, казались ему знаковыми. Его рождение было окружено ореолом трагедии, смерти и страданий и в своей холодности и бессердечии, Владимир видел какую-то особую шутку злого рока. Идея эта ему так понравилась, что он развил из нее целую теорию, отдававшую доведенным до гротеска фатализмом.
- Это моя мать. - Кивнул он в ответ на замечание Кити - Она умерла вскоре после того как я пояаился на свет, а через год умер от горя мой отец.
Говорить о родителях ему не хотелось, потому он охотно перешел к теме о цветах, так волновавших душу этой очаровательной девушки. Женщины любят цветы. Ольга часто говорила, что эта любовь полисходит из схожести судьбы цветка и женщины. Прекрасные бутоны, взрощенные заботливыми руками садовника, обласканные нежным солнцем, лишь для того, чтобы составить чью-то минутную радость, а затем увянуть и быть безжалостно выкинутыми прочь за ненадобностью. Эта теория очень нравилась Владимиру, но делиться ею с Кити он не решился. Не хватало еще довести впечатлительную девушку до слез. Женских слез Вальдемар на дух не переносил.
- Я предпочитаю камелии. - Отозвался он на ее слова - Прекрасные, полные пленящей красоты, но совершенно лишенные аромата и нежности, свойственной другим цветам...
В голосе Владимира читалась едва заметная усмешка, по которой не сложно было догадаться, что в его словах таится аллегория.
А вот ответ Кити на вопрос о мечтах его не мало удивил. Он ожидал, что она пустится в рассказы о подвенечных платьях, детях, тихом безмятежном счастье в каком-нибудь захолустном уезде, словом всех тех глупостях, которыми с самой колыбели забивают барышням голову мамки и няньки. К тому же, Катерина Дмитревна говорила совершенно искренне, чего не встретишь ныне в обществе, где каждый пытается выставить себя в лучшем свете, нацепив маску святого.
Он даже почувствовал некую меланхолию, глядя в эти восторженные, чистые глаза. Что станется с нею через несколько лет? Ведь она не останется такой. Петербург и высший свет безжалостны, а невинность самое любимое блюдо на этом вечном празднике жизни. Быть может, она превратится в одну из этих сплетниц, с ядовитыми словно у змей, языками, быть может, станет бегать на свидания тайком от мужа, находя утешение в пороках, быть может загубит свою молодость подле какого-нибудь трусливого, недальновидного чиновника.
- Благородная мечта. - Сказал он наконец, обращая на нее свой самоуверенный, слегка лукавый взгляд. - А я, увы, отношусь к тем самым безумцам, которых я упомянул. Я никогда не умел тешить себя мечтами, к тому же, все о чем я мог мечтать было у меня едва ли не с самого рождения. Но ежели отнести к мечтам желания и цели, то можете считать, что я мечтаю о войне.
Он и в самом деле мечтал, вернее думал. Идея о блестчщей военной карьере все больше и больше укреплялась в его сознании. Нет, он не тешил себя иллюзиями о рыцарских подвигах во имя незримых идеалов, не хотел изменить мир, он всего лишь желал послужить государю и отечеству, с неприменной пользой и выгодой для своей собственной персоны. Быть может, его холодность и равнодушие к смерти сослужат неплохую службу под вражескими пулями. Отчего то, он был уверен - смерть ему не грозила. Слишком часто он думал и грезил о ней, едва ли не ожидая с распростертыми обьятиями. Господь не спешит отнимать жизнь у тех, кто ею не дорожит.
- Как вы думаете, могу ли я стать генералом или фельдмаршалом? - С усмншкой спросил Владимир, усаживаясь на затянутый пурпурным бархатом диванчик. - Впрочем, может служба надоест мне раньше и я брошу все и уеду куда-нибудь в Париж. Хотя, я почти уверен, Париж мне тоже тот час же надоест. Неужели, вам никогда не бывает скучно?