Кукрыниксы - Чёрная Невеста
Ты говорила: Трезвой жить неуместно
И прожигала жизнь, ища свое место.
Не обещала, не клялась собой лестно...

Белый Орел - А я то думал, вы счастливая
Глаза то нежные, то строгие,
Но в них тревога, в них беда,
Наверно, вас любили многие,
Вы не любили никогда...

Елена Ваенга - Исповедь колдуньи
Странно, ты удивлён, путаются слова
И как то клонит в сон свинцовая голова
Я тебя не звала, хотя уже всё равно
От меня не уйдёшь-ты пил моё вино...

Елена Ваенга - Внутри
Ну я не знаю, может быть, совсем неважно
Но интересуется буквально каждый
Почему направо – у меня налево
Как нелегко быть королевой...

Григорий Лепс - Настоящая женщина
Ты настоящая женщина
Больше добавить мне нечего
Нежная, глупая, грешная
И с ангельским лицом...

Король и Шут - Мадам Жоржетт
Финал ее танца запомнится всем,
Принесший нам много ненужных проблем.
Поклонников лучших лишилась она -
Арест после пятой бутылки вина...

Владимир Асимов - Увы, мадам
И вы, мадам, дрожащею рукой нальете водки
И с тоскливым взглядом
Начнете мальчику навязывать любовь
Случайно оказавшемуся рядом...

Panic! At The Disco - The Ballad Of Mona Lisa
He senses something, call it desperation
Another dollar, another day
And if she had the proper words to say,
She would tell him
But she'd have nothing left to sell him...

Garbage - You Look So Fine
I'm not like all the other girls
I can't take it like the other girls
I won't share it like the other girls
That you used to know...

Петр Лещенко - Ты едешь пьяная
А на диване подушки алые,
Духи «Дорсей», коньяк «Мартель».
Глаза янтарные, всегда усталые,
Распухших губ любовный хмель...

Patricia Kaas - Les hommes qui passent
Les hommes qui passent pourtant
Qu’est-ce que j’aimerai en voler un
Pour un mois pour un an
Les hommes qui passent Maman
Ne me donnent jamais rien que de l’argen...

Шарлотта де Ламбаль - воплощение порока, богатая куртизанка, завершающая свою успешную карьеру. Фредерик - сын ее лучшей подруги Нинон Буже, которого она помнит еще шестилетним ребенком. Они знают друг друга уже десять лет, но все меняется, когда Шарлотта соглашается оказать Нинон услугу и взять ее сына на воспитание. Невинная мальчишеская шалость, начавшаяся с опрометчивого, насмешливого поцелуя, оборачивается страстным романом, зародившимся на почве многолетней привязанности. Ей почти пятьдесят, ему в два с лишним раза меньше. Суждено ли им жить долго и счастливо или же внезапный роман обернется катастрофой для них обоих?

Неделя протекла мерно, почти беззаботно и все же что-то успело треснуть в отполированном фарфоровом мире. Что-то неуловимое, скользкое, непонятное уже пробивалось сквозь эти свежие трещины, разрушая незыблемое, логичное, правильное.
По вечерам она по долгу лежала в кровати, не в силах уснуть. Тогда она откидывала шелковое одеяло, поднималась, пудрила лицо и принималась бродить по комнате, из угла в угол, словно часовой.
Сорок девять лет жизни сеньоры Де Ламбаль прошли в блаженном невединии всяческих чувств. Она не знала родительской любви, но в отличие от большинства своих сверстниц не спешила скорбить по этому поводу. Отец поил ее вином и показывал шуллерские фокусы, она смеялась и охотно таскалась вслед за ним по игорным домам. Любовь Меченного была слишком мимолетной и короткой, а она была слишком молода, чтобы придать ей хоть какое-то значение. Вслед за ним были другие: банкиры, бароны, промышленники, чиновники, князья, генералы, но ни одному из них так и не удалось пробиться сквозь стеклянный купол ледяного самолюбия. Они любили ее, она любила бриллианты и банкноты. Жизнь ее беспечная, ровная, размеренная текла своим чередом, лишь изредка натыкаясь на подводные камни внезапной страсти. Был среди них молодой вор, окончивший на эшафоте, балетный танцор, покинувший ее ради другого танцора, молоденький офицер, сгинувший в пучине войны, юный виконт, быстро ей наскучивший, озорной авантюрист, сбежавший в Америку с ее бриллиантовыми серьгами. И все же, никому из них не удалось оставить отметины на сердце, давным давно обратившимся в камень, а быть может, бывшим таким с самого его создания.
И вот теперь, когда эта прекрасная, полная приятных приключений жизнь близилась к своему логическому финалу, что-то случилось, что-то пошло не так...
Сама мысль о любви как таковой, вызывала у нее усмешку, мысль о любви к Ангелу - приступы истерического хохота. Конечно, она любила его, любила, как любят избалованную болонку, любила, как любят позднего младшего брата, но любить его подобно тому, как женщина любит мужчину? Любить этого капризного, гадкого, самовлюбленного, эгоистичного, глупого мальчишку? Это было уже слишком...
А бессонница меж тем не собиралась отступать. К концу недели Шарлотта сделалась усталой, раздражительной, нервной и ощущала себя совершенно измотанной. Ее мучали приступы шалящего давления и учащенного сердцебиения.
Пару дней назад она едва не скатилась с лестницы в доме у старухи Сесиль, кое-как удержав равновесие, но все же весьма болезненно ушибившись. Сердобольная старуха отрекомендовала ей своего доктора, усатого немца по фамилии Штерн, а так же услужливо разболтала новость подругам, которые в свою очередь тут же набросились на Шарлотту, орудуя ценными советами и заботливыми замечаниями.
В конце-концов ей пришлось согласиться на визит проклятого немца, чтобы отделаться от невыносимой навязчивой опеки.
Она ожидала его в будуаре, полулежа на обитой нежно-голубым шелком кушетке, одетая, припудренная, причесанная. Ангел в шелковой пижаме и небрежно накинутом поверх нее халате сидел за столиком возле окна, обмакивая поджаристые хрустящие гренки в бельгийский кофе и листая свежую газету.
Шарлотта бездумно, почти машинально разглядывала его идеальный греческий профиль, высокие скулы, подчеркнутые нежными лучами утреннего света, пухлые розоватые губы, выразительные серые глаза в обрамлении по-девичьи пушистых ресниц, соболиные брови, высокий белоснежный лоб, вороной шелк спадающих на плечи ровными локонами волос. Казалось, будто неведомый художник, где-то там, на небесах, создал этого юношу, воплотив в нем все самые правильные и неотразимые мужские черты, столь воспеваемые служителями искусства со времен древности. Однако красота эта, подобно ее собственной, была холодной, надменной, лишенной живого блеска. В серых, словно осеннее небо, глазах читалась инфернальная скука, прекрасные губы искривлены в слегка высокомерной улыбке, на припудренных щеках ни тени румянца.
- Какой-то несчастный малый вчера застрелил свою жену! - С детским восторгом сказал Ангел, встряхивая газетную страницу. - Мне его жаль... потерять голову из-за женщины!
Он рассмеялся свои нехорошим, язвительным, жестоким смехом, который она, вопреки всем правилам, так нежно любила, и потянулся за очередной гренкой.
- Не ешь так много хлеба... - Устало заметила Шарлотта, в привычном тоне их домашних споров.
Ангел обернулся, сверкнул глазами в ее сторону, нарочно громко хрустнул гренкой и хлебнул кофе, оттопырив мезинец.
"Влюбиться в этого человека? Нет, невозможно, просто невозможно. Не - мыс - ли - мо!" - Покачала головой Шарлотта, глядя на это посвященное ей ребячество.
- Ты неважно выглядишь. - С привычной прямолинейностью отметил Ангел.
- Вы невероятно любезны, сударь. - Беззлобно усмехнулась Шарлотта, прикрывая глаза.
- Я за тебя волнуюсь. - Он пожал плечами, возвращаясь к газете. - В Лондоне к примеру эпидемия брюшного тифа...
Ангел брезгливо поморщился, вытирая руку о край халата. Несчастья, болезни, войны, похороны, всегда вызывали в нем приступы едкого тошнотворного отвращения.
- Не стоит читать такое за завтраком, это вредно для желудка. - Заметила Шарлотта.
- Все читают газеты за завтраком. - Он повел плечом и перелистнул страницу.
Раздался звон колокольчика, следом за ним в дверях появилась Жиона, как всегда улыбчивая и запыхавшаяся от слишком быстрого для ее лет бега по высоким лестницам.
- Мэтр Штерн прибыл, сеньора.
- Зови. - Едва заметно кивнула Шарлотта.
Ангел насупился, снова встряхнул газетой и уставился в чашку с давно остывшим кофе, в котором плавали хлебные крошки.
Мэтр Штерн оказался невысоким, коренастым, но невероятно подвижным господином с коротко стриженной рыжей шевелюрой и холеными, напомаженными до глянцевого лоска усами. Он носил отменный, хоть и чуть старомодный, сюртук и очки в черепаховой оправе.
"Отвратительный тип." - Заключил Ангел, возвращаясь к своему кофе.
Покидать комнату он, само собой, не собирался.
Он снова шумно встряхнул газету, глядя как немец возится со своим коричневым саквояжем. Его присутствие вызывало у Ангела раздражение человека, завидевшего озорного ребенка возле невероятно дорогой и ценной вещицы. С ранних лет, почти неосознанно, расценивая Шарлотту как собственность, он воспринимал всех, кто на нее посягал с бесконечной враждебностью.
Ему не нравилось, что этот скользкий, черезчур улыбчивый тип лапает ее запястье, прощупывая пульс, осматривает со всех сторон, словно блестящую безделицу на аукционе. Он казался ему чем-то неуместным, ненужным, словно винное пятно на белой скатерти.
- Ну что я могу сказать... - Начал между тем Штерн, покручивая холеные усы. - Ничего удивительного, душенька, совершенно ничего удивительного. Нервы-с, в ваши годы, простите меня великодушно, выглядите вы чудесно, но все же, в ваши годы, волнения не проходят бесследно-с. Сердечко уже не девичье, надо его беречь.
Ангел отложил газету, звякнул чашкой о блюдце и заложив руки за спину, отошел к окну.
- Ваш сын... - Начал было доктор, поглядывая в его сторону, но Шарлотта поспешила его оборвать.
- Он не мой сын. Он мой... - Подобрать подходящего слова ей так и не удалось и фраза повисла в воздухе, тяготя своей двусмысленной незаконченностью.
- Ах, понимаю, понимаю... - Слащаво улыбнулся доктор.
Она невольно вскинула голову, поглядывая на него с неодобрением, словно желая выкрикнуть "да за кого вы меня принимаете?", но сделать это не позволяло, во-первых, воспитание, а во-вторых, профессия.
- И все же, в ваши годы... - Невозмутимо продолжал между тем Штерн. - Но это ничего, ничего, для жизни не опасно, но все же, не стоит оставлять без внимания...
Он говорил что-то еще, но Шарлотта была слишком увлечена своими мыслями, чтобы слушать.
"Душевные переживания... нервенные болезни... дожили." - Едко усмехалась она про себя. - "Так осталось совсем не долго до того, чтобы спятить как старуха Сесиль, начать носить красные подвязки и хлебать джин с первым встречным у железнодорожной станции. Нет, нет, это совершенно никуда не годится!"
Между тем взгляд ее вновь невольно скользнул на "гадкого мальчишку", замеревшего возле окна в ореоле утреннего солнца. Всем своим видом он старательно выражал откровенное недовольство происходящим. Она улыбнулась, давно привыкшая к этой дикарской, почти жестокой нежности, прикрытой стыдливым мальчишеским равнодушием.
Доктор Штерн продолжал гудеть, словно встревоженная муха, расхваливая какие-то капли и кровопускания. Впрочем от слов он вскоре поспешил перейти к действиям.
Будь рядом с нею один из ее любовников, она не поскупилась бы на капризы, но общество Ангела оказывало на нее по истине волшебный эффект, превращая изнеженную аристократку в стойкого оловянного солдатика. Со времени их знакомства она героически сносила синяки, ссадины, разбитые колени, которыми не редко награждали ее неутомимые проказы Ангела. Она принимала его в своем доме, даже если ее мучала адская головная боль, улыбалась ему, даже когда на душе было очень тоскливо, раздаривая нерастраченную теплоту, о наличии которой она сама и не подозревала.
Ангел между тем отвернулся от окна, описал круг по комнате, уселся за столик, окинув взглядом давно остывший брошенный завтрак, поднял газету и вновь углубился в чтение, хотя уже давно прочитал все, что там было написано.
Вида крови он не любил. Звяканье склянок и характерный медицинский аромат напомнили ему о сестре Мэри и недавних злоключениях в коллеже. Он бросил взгляд на прекрасные руки с тончайшими запястьями, откинул газету, вновь вернулся к окну и принялся грызть ноготь, сосредоточенно уставившись на портьеру.
Шарлотта вновь чему-то усмехнулась, окинула взглядом Штерна, полирующего свой ланцет подобно тому как палач начищает топор перед казнью, поморщилась и снова стала смотреть на Ангела, методично уничтожаего жемчужными зубами не по мужски длинный хищный ноготь.
- Извольте-с, душенька... - Ласковым тоном палача проворковал Штерн, очевидно предлогая ей прилечь.
Она между тем продолжала размышлять. Сорок девять лет. Почти половина века. Восхитительная судьба без единого проигрыша, женщина, о которой мечтали десятки, но так и не получил ни один.
И ведь сколько из них сейчас сидели бы возле ее кушетки, заботливо приобняв за плечи или опустившись на одно колено, трепетно держа за руку, шепча нежные слова. Мужчины, готовые носить ее на руках, обещавшие золотые горы, дарившие жаркие ночи, просящие ее руки, сражавшиеся на дуэлях за ее честь. Она ни разу не поддалась сладостному обману, не уступила, и вот теперь, когда до триумфального финала этой восхитительной жизни подать рукой, потерять все это ради глупого, несносного, жестокого мальчишки?
Он по прежнему не оборачивался, стоял спиной, ссутулив плечи, сжав в кулак руку, пинная доску паркета носком бархатной домашней туфли.
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от происходящего, Шарлотта принялась вспоминать историю рождения Ангела, столько раз пересказанную его матушкой.
"Я совершенно не знаю кто его отец... " - Говорила Нинон, "У меня тогда было двое, но один был блондином, второй долговязым, несуразным, рыжим. Нет, нет, я уверена, это был он, тот незнакомец, увы имени его я не знаю. Дело было поздно вечером, в парке, я пошла прогуляться после театра, он шел за мною следом, нагнал, взял за руку. Сначала, я хотела закричать, но не смогла. Ах, Шарлотта, дорогая, что это был за человек! Никогда прежде не встречала я такого красивого лица! Кудри цвета воронова крыла и глаза, серые, недобрые, смеющиеся ледяным смехом. Прекрасен как бог, но сразу видно, человек нехороший, злой. Он был одет невероятно богато, снял с пальца перстень, роскошный перстень... " - При этих словах вышеупомянутый перстень извлекался из шкатулки - "И прямо в парке, на его макинтоше... ни слова не проронил, только усмехнулся, поглядел хищно, словно зверь, оскалился ровными зубами, оделся и зашагал прочь, словно ничего не случилось. Исчез. Растворился. И ведь хотела, хотела, милочка вытравить плод, избавиться, забыть, да не смогла... нехороший был человек... глаза ледяные, вот прямо как у Ангела... и ведь посмотри какой дикарь, весь в него, весь в него. Ах, Шарлотта, грешно, а забыть не могу... ужасный, ужасный человек. Околдовал, верно околдовал!"
Несколько раз они носили перстень к ювелирам, но ни клейма ни вензеля на нем не было и тайна так и осталась неразгаданной.
Между тем доктор Штерн окончил свою пытку. Заметив, что она пытается подняться, он поспешил остановить ее:
- Нет, нет, душенька, не вставайте, вам надобно лежать. Не провожайте меня. - Он любовно похлопал свой чемоданчик и оглянулся вокруг. - Все же дивный, дивный будуар... и шелк, ну просто чудо! Отдыхайте-с... я к вам загляну на днях, передавайте привет нашей милой мадам Сесиль... бесподобная женщина!
Он засуетился, оглядываясь по сторонам, увидев в дверях Жиону, галантно поклонился, поправил усы.
- Я вынужден откланяться. Берегите себя, душенька.
С этими словами он покинул комнату, как показалось Ангелу, по прежнему стоящему лицом к окну, просто испарился, оставив за собою аромат сердечных капель.
Он наконец решил осторожно обернуться, но не целиком, а лишь едва заметно повернув голову, тут же отвернулся и вновь едва заметно, вскользь, одними глазами.
- Иди сюда. - Она вытянула вперед руки, призывая его к себе и на этот раз он повиновался, подошел, опустился на кушетку.
Вид у него был серьезный, сосредоточенный, хмурый. Он оглядел ее пристально, с ног до головы, остановил взгляд на белоснежной тугой повязке чуть повыше запястья. Резко, порывисто ткнулся губами в худощавое обнаженное плечо, но тут же вскочил, будто устыдившись собственного жеста, отошел в другой конец комнаты, вернулся вновь, на этот раз осторожнее, подобно дикому зверенышу.
Шарлотта наблюдала за ним молча, с легкой улыбкой, едва заметно покачивая головой.
Наконец, когда он снова присел рядом, она взяла его за руку, опустила голову на его плечо, спросила:
- Испугался?
"Удивительная женщина! Даже сейчас, она думает обо мне, а не о себе!" - Подумал Ангел с благоговейным восторгом.
Повинуясь этому порыву он схватил ее за руку, притянул к губам холодные пальцы и, уткнувшись лбом в уголок ее лба зашептал сумбурный, бессвязный монолог в котором она различила свое имя, "бедная моя", "я без тебя не смогу", "тебе больно?" и что-то еще, слишком тихое и невнятное, сказанное с детской торопливостью.
- Стало быть ты меня жалеешь? - С почти девичьим восхищением переспросила Шарлотта, с ужасом сознавая, что в этом мальчишеском горячечном лепете ищет опоры, незримого подтверждения.
Он едва заметно кивнул. Теперь они сидели молча, она ощущала его горячее дыхание, кончик носа прижавшийся к ее щеке, тяжесть его тела, и хоть сидеть вот так было совсем неудобно, она боялась двинуться, спугнуть, но в то же время боялась и подтолкнуть.
И все же, когда он наконец обернулся, обратил на нее испытующий взгляд своих серых глаз, она не удержалась и наклонившись к нему осторожно поцеловала. Не так, как целовала других мужчин - легко, играючи, но рассудительно, внимательно, бережно, словно он был сделан изо льда и мог растаять в ее руках.
- Ты... поцеловала меня? - С каким-то детским восторгом переспросил Ангел, когда их губы разомкнулись.
- Ты сам меня об этом просил, помнишь? - Она попыталась вернуть себе обыкновенное расслабленное равнодушие и ей это почти удалось. Она усмехнулась, провела рукой по прекрасной щеке. - Или ты боишься, что твоя маленькая подружка станет тебя ревновать?
- Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакой подружки. - Отозвался он с едва заметной обидой.
- И почему же?
- Я просто не понимаю зачем мне это... женщины, женщины, все только о них и говорят, но зачем мне подружка?
- Она будет тебя любить... целовать... кормить тебя ужинами, следить за тем, чтобы ты опрятно одевался... развлекать тебя, когда тебе скучно... - Шарлотта загибала длинные тонкие пальцы.
- Для этого есть ты. - Он пожал плечами, вновь устраиваясь подле нее.
- Но я не могу быть твоей подружкой...
- Почему? - Ангел взял ее за руку и принялся расправлять кружева на манжете ее платья. - Разница в возрасте? Вот уж не думал, что тебя волнуют такие предрассудки...
Он говорил так легко и непринужденно, что Шарлотта в очередной раз поразилась отсутствию всякой глубины мысли в этом человеке.
- Дело не в предрассудках... мы слишком давно друг друга знаем...
- Ну и что? - Ангел покончил с манжетой и перешел к украшениям, осторожно расправил браслет, развернул перстни так, чтобы камни были ровно посередине.
- Просто... ты не можешь видеть во мне женщину.
- Женщину? - Он вновь посмотрел на ее руку, на этот раз пристроив алмазный браслет поверх белоснежной повязки. - Ты права, я не могу видеть в тебе женщину, потому что в тебе я вижу только тебя.
- И что же это значит? - Она говорила мягко, играюче, как разговаривают с ребенком, пустившимся рассуждать на взрослые темы.
Ангел, никогда не отличавшийся красноречием, наморщил лоб:
- Это значит то, что значит... женщины... я могу с любой из них, но ты... ты всегда была, ты всегда будешь...
"Какой же он глупый!" - С восторгом подумала польщенная этим замечанием Шарлотта.
Она протянула руку, чтобы потрепать его волосы и тихонько рассмеялась.
- Ты смеешься надо мной? - Тут же вскинулся Ангел.
- Вовсе нет... ты очень хорошо сказал...
- Правда?
- Правда.
"Сорок девять лет..." - В очередной раз подумала Шарлотта.
Отчего-то перед глазами вновь всплыло усатое лицо доктора Штерна.
"В вашем возрасте, душенька..."
Она покачала головой, словно стараясь отогнать навязчивую идею. Через десять лет Ангелу будет двадцать шесть, всего двадцать шесть, а вот что станется к тому времени с ней... конечно рано или поздно ему опротивит больная старуха, но что если... до тех пор...
Она схватила тоник, оставленный услужливым Штерном, глотнула прямо из бутылки.
"Ну уж нет, пусть все идет так, как идет. Я не стану вмешиваться, но и препятствовать не стану." - Решила она наконец, возвращая себе прежнюю рассудительность.
- Иди оденься. - Обратилась она к Ангелу. - Не гоже ходить по пол дня в халате. Это не прилично, в конце концов.
Он пожал плечами, поднялся, развернулся с грацией танцора и направился к двери, оставляя ее гадать о том, что же сейчас происходит у него в голове....

Шарлотта особенно любила вечерние часы, когда уставшее тело уже благоухает розовым маслом, покрытое слоем бархатистой пудры после горячей ванны. Хрусткая свежесть накрахмаленных простыней и прохлада шелкового одеяла, нежная легкость кружев пеньюра, жар натопленного камина и прохладный ветерок из открытого окна ласкают кожу. Разгоряченная кровь разбавлена ледяным вином. В такие моменты ей совсем не хотелось думать, ее сознание перемещалось в иной, волшебный мир, приютившийся где-то между сном и реальностью.
Неразговорчивый Ангел охотно разделял с нею эти минуты блаженной тишины, пристроившись рядом. Сквозь дремоту она ощущала его пристальный взгляд, а порой и прикосновения его рук.
Она едва заметно приоткрыла один глаз, наблюдая как он, положив ее руку к себе на колени, с сосредоточенным видом поправляет ее маникюр, будто рука эта была его собственной.
"Нет, в самом деле, это мавр или варвар." - Усмехалась она про себя. - "Порой мне ужасно любопытно, что на самом деле происходит у него в голове... о чем он думает... впрочем, он слишком красив чтобы думать."
Она снова закрыла глаза, продолжая посмеиваться над своим юным любовником. Ей вспомнился день, когда она забрала его из коллежа и Шарлотта невольно принялась размышлять изменилось ли в нем что-либо с тех пор.
"С одной стороны, он все тот же несносный мальчишка, которого я всегда знала." - Рассуждала она. - "Но если с ним и в самом деле не произошло никакой перемены, то как же он оказался здесь, в моей постели... быть может перемены произошли со мной?"
Так и не найдя ответа, она решила что подумает об этом в другой раз. Шарлотта не любила думать, когда ей было хорошо, оттого, проводила большую часть жизни в погоне за умиротворенным блаженством, которое находилось в самых разных местах: на дне винной бутылки, в обьятиях пристарелых греховодников, на воскресней мессе, в теплой ванной с ирисовым молоком, в королевской опере и наконец, в уюте собственной спальни.
- Шарло... - Бархатистый голос Ангела прервал мерный поток ее мыслей.
- Да, любимый? - Не открывая глаз отозвалась Шарлотта.
Никогда прежде она не позволяла себе называть его так. Ангел вздрогнул, тонкое острие маникюрных ножниц нечаянно сорвалось, угодив в ее палец. На лице Шарлотты появилась гримаска капризной обиды, делавшая ее столь невинно-очаровательной, когда ей было лет шестнадцать, теперь же, в без малого пятьдесят больше походившая на жеманничество старой развратницы.
- Прости... - Смущенно пробормотал Ангел. - Просто я до сих пор не могу поверить, что мы...
Его щеки вспыхнули румянцем, а глаза загорелись искорками мальчишеского восторга. Очарованная этой невинной красотой, Шарлотта, не сдержала победосной улыбки.
- Поцелуй, а то не заживет. - Потребовала она прежним бесстыдно-игривым тоном.
Получив желаемое, она положила голову на его грудь, наслаждаясь ароматом юной свежести еще не растерявшей румянца кожи.
- Скажи мне, малыш... - Спросила она после недолгой паузы, - Когда ты в меня влюбился?
Ангел едва заметно нахмурил брови, задумавшись над ответом. Его рука, межу тем, бесстыдно изучала контуры женского плеча.
- Я не знаю... - Честно признался он - Быть может, я и вовсе не влюблялся. Разве можно влюбиться в ту, которую ты любишь? А я всегда тебя любил, сколько я себя помню...
Его слова звучали безыскусно и, возможно, иная сочла бы их равнодушно-циничными, но Шарлотта слушала с благоговейным восторгом, словно это была самая искусная песнь любви, которую ей доводилось слышать. Она ощущала себя человеком на границе грозы, когда волшебство природы можно не только увидеть, но и почувствовать, как дождевые капли падают на одну ладонь и только следом на другую. Превращение мальчика в мужчину, казалось таким же таинством, как распускающийся цветок.
"Должно быть также ощущали себя ученики Христа, которым довелось узреть превращение человека в сына Божьего." - Промелькнула в ее голове невероятно кощунственная мысль.
- До сих пор помню твои боиллиантовые подвески... - Продолжал между тем Ангел. - Кажется, тогда я думал что ты фея и это какие-то сверкающие волшебные камни, которые не мог создать человек... я не помню точно, мне было семь, но теория была отменная.
- И по этому ты решил оторвать одну из них на память?
- Ну ты же все равно мне ее потом подарила... - С невинным видом парировал юноша. - Ты всегда дарила мне то, что мне нравилось...
- А потом тебе понравилась я... - С легким сарказмом усмехнулась Шарлотта.
- Ты всегда была особенной, не такой как другие. Женщины, женщины... все воспевают женщин. Холодная красота, светский эгоизм и желание поглотить мужчину живьем, а затем выплюнуть косточки бедняги и отправиться на поиски новой жертвы. А ты была другой... ты никогда ничего не просила взамен.
- Тебя послушать, так меня стоит причислить к лику святых при жизни.
Она рассмеялась. Только Ангел мог говорить подобное и оставаться искренним. То, что из уст другого мужчины прозвучало бы как пошлая лесть, в его устах обращалось в правду, ибо он был единственным человеком, которого она когда-либо любила самозабвенно и совершенно бескорыстно.
Ангел прищурился и устремил на нее полный лукавства взгляд.
- А когда ты влюбилась в меня?
Лицо Шарлотты стало серьезным, она тот час же перестала смеяться и, слегка приподняв голову, обратила на Ангела нежный взгляд своих голубых глаз.
- Я не знаю, малыш... - Призналась она, повторив его недавние слова и тут же принялась рассуждать вслух, в очередной раз поразившись тому как легко было ей делиться с ним тем, о чем она страшилась думать даже наедине с собой. - Может быть, в тот день, когда ты впервые поцеловал меня... Ты же знаешь, женщины моей профессии не целуются, а если все же делают это, то никогда не помнят этих поцелуев. Наш я запомнила... Но тогда я сочла это лишь детским озорством, тогда я еще не думала, что мы с тобой...
Она замолчала, почувствовав как его нежные губы коснулись ее виска, и снова заговорила:
- Когда ты переехал ко мне... я тоже не думала, даже во время нашего свидания, я еще не верила в то, что все это по настоящему. Это была игра... озорство... Совсем как в тот раз, когда ты сопровождал меня в оперу в качестве моего спутника, когда тебе было двенадцать. А потом я начала тебя бояться...
- Бояться? - Ангел удивленно вскинул брови.
- Я прожила прекрасную жизнь, не омраченную ни одним чувством, ни одной потерей... жизнь о которой любая могла бы только мечтать. Я никогда не любила никого кроме себя, если не считать тебя... но тогда ты еще не был мужчиной, ты был ребенком и не был для меня опасен. А потом ты превратился в мужчину... внезапно и неожиданно... и я поняла, что уже слишком поздно...
Она закончила свою исповедь и вновь опустила голову на его плечо. Признания эти давались ей на удивление легко, Ангел был единственным человеком, перед которым она когда-либо открывала свою душу и даже то, что теперь он был виновником ее тайны, не изменило этого.
- Знаешь... может быть это судьба. Может быть мы всегда были созданы друг для друга. Ты же знаешь, все эти теории что так любят наши доблестные пииты. Просто тебе пришлось немного подождать...
- Ах вот как? - В голосе Шарлотты зазвучала нежная насмешка. - Значит, вы сударь, моя судьба?
- Даже не думай делать вид, что ты против. - Осклабился в ответ Ангел. - Все равно не поверю...
Не давая ей возможности ответить, он притянул ее к себе. Нежные, по-юношески влажные губы коснулись ее сухих губ с едва уловимой медной горчинкой. Его поцелуи становились все настойчивее, заставляя ее ощущать себя счастливой и несчастной одновременно. Никогда не отдавалась она мужчине с такой беззаветностью, с какой отдавалась этим невинным, неумелым, грубоватым ласкам.
В глубине души ей очень хотелось поверить в то, что он прав.
"Он со мной и я счастлива, а дальше будь что будет." - Думала она про себя. И ни ее природная рассудительность, ни здравый смысл, ни обыкновенная ее холодность уже не способны были противостоять этому...

Иногда она исчезала. Он не знал, когда у нее появилась эта привычка, верно, за долго до того, как он родился, но он отлично помнил день, когда познакомился с нею впервые...
Стрелка часов давно перекатилась за полночь. Он бродил по дому, словно голодный волк, меряя шагами комнаты, коридоры и лестницы. С обтянутых шелком стен насмехались ее портреты.
Ее портреты были повсюду, словно особняк был галереей какого-то сумасшедшего художника. На одних она была моложе, на других старше, на третьих - почти обнаженной.
Ангелу казалось, что он сойдет с ума. Она просто исчезла, растворилась, не сказав ни слова. Еще утром они завтракали вместе, смеясь над газетными статьями и она застегивала его рубашку перед тем, как он отправился прогуляться, а когда он вернулся ее не было. Сначала он не придал этому значения, но чем дольше она не возвращалась, тем больше росла его тревога.
Ангел никогда не подозревал, что отсутствие человека может создать в душе такую пустоту. Ему казалось, что какая-то невидимая рука вырвала его сердце и унесла с собою, заперла в стеклянный ларец и спрятала ключ. Он не мог думать, читать, есть, спать - весь смысл его существования превратился в одно бесконечное ожидание. Удары пульса и тиканье часов.
Она появилась на пороге в половине третьего. Он никогда прежде не видел ее такой. У нее блестели глаза и слегка подрагивали плечи, на щеке красовалась грязная отметина, платье промокло от дождя, юбки липли к заплетающимся ногам.
- Где ты была? - Холодно спросил Ангел.
Он спустился по мраморной лестнице и остановился в паре шагов от нее. В свои шестнадцать с половиной он был выше ее на целую голову. В полумраке, царившем в парадной, Шарлотта походила на девочку его лет: угловатая, худощавая фигура, выбившиеся из прически кудряшки, тонкие беспокойные пальцы, на одном из которых виднелся обломок хищно-длинного ногтя.
- Где ты была? - Повторил Ангел, подходя ближе.
Теперь он мог различить морщинки на усталом лице, серебро седины в спутанных волосах. На ввалившихся щеках давно уже не играл румянец, под глазами залегли фиолетовые тени.
"Девочка-ведьма." - Отчего-то подумалось ему.
- Я спрашиваю еще раз... где ты была. - Он повысил голос.
- Это тебя не касается, малыш. - Шарлотта коротко усмехнулась.
Она сделала несколько неуверенных шагов вперед. От нее пахло дешевым джином и чужими страданиями, а быть может ее собственными. Она никогда не говорила ему о том, что происходит у нее в душе, держа свое ледяное сердце на замке, словно оно могло расплавиться, если увидит свет. Она хотела пройти мимо него к лестнице, но он ловко перехватил ее запястье, сухое и тонкое, кость, покрытая бархатистой кожей в прозрачных шрамах, которые почти нельзя увидеть, но можно ощутить.
- Пусти. Я иду наверх. - Она едва заметно поморщилась, пытаясь высвободить руку, но он не собирался ослаблять хватку, продолжая тянуть ее на себя, словно готов был сломать ее, если придется.
Он и в самом деле мог это сделать и она бы, вероятнее всего, позволила ему и даже не подумала бы обижаться. Она никогда не обижалась на него, словно они были каким-то единым, неделимым организмом и ее тело было всего лишь продолжением его собственного.
- А я сказал, что ты никуда не пойдешь. - Он дернул ее за руку, ощущая прилив уверенности и власти.
- Прекрати сейчас же! - Шарлотта все же вырвалась из его обьятий и, оправив безвозвратно испорченное платье, направилась в сторону лестницы.
- Жиона, ванну, живо! - Крикнула она маячившей в коридоре служанке.
Ангел продолжал испепелять ее взглядом, если бы взоры и в самом деле могли обжигать, то на ее спине не осталось бы ни одного живого места, но оборачиваться она не собиралась. Единственным чего ей хотелось в эту минуту была ванна, а Ангел... Ангела все это не касалось.
- Я иду наверх, малыш. - Бросила она, уже поднимаясь, стараясь чтобы ее голос звучал тверже.
Он не ответил, только громко засопел и ударил кулаком по деревянным перилам.
Оказавшись в безопасности собственной ванной комнаты, она защелкнула дверь на задвижку и, прислонившись спиной к нежно-розовому мрамору, наконец смогла вздохнуть спокойно. Ее взгляд остановился на собственном отражении: сбившаяся пудра, разбитая в кровь губа, лицо заляпано грязью. Впрочем, все самое худшее услужливо скрывал бардовый шелк платья.
В жизни каждой женщины свободного поведения есть два типа мужчин: благодеятели и те, с кем лучше никогда не встречаться. Эжен принадлежал к категории последних. Много лет назад он был одним из ее клиентов. В ту пору она была слишком бедна, для того чтобы быть разборчивой и гордой, а ему улыбалась удача за игорным столом. Эжен был подлецом, не тем о которых слогают романы, но самым обыкновенным: грубым, мелочным, тщеславным, чье изнеженное самолюбие питается чужими страданиями, чтобы не умереть с голоду. Тогда она терпела, тогда ей было все равно...
С тех пор минуло много лет, она разбогатела и превратилась в особу достойную своего титула, а вот Эжену фортуна изменила. Он появлялся в ее жизни раз в несколько лет, в годы, когда французская экономика стонала под тяжестью очередной войны - в два раза чаще. История была стара как мир - он подкарауливал ее возле какого-нибудь ресторана, в зоологическом саду или же во время прогулки по Булонскому лесу. Всех его сбережений ныне не хватило бы и на один поцелуй, но у Эжена был свой собственный вексель. Несмотря на бедность, он сумел сохранить кое-какие связи в свете и грозился очернить ее имя, если она ответит отказом.
Свет жесток и бездушен. Свет не терпит слабости, свет отторгает все, что запятнало себя болезнью или бедностью. Порок и роскошь здесь идут рука об руку, но стоит разлучить их, как ваши вчерашние друзья отвернуться от вас, а ваша ложа в Королевской Опере превратиться в минтатюрную версию приисподней. Эжен мог погубить ее репутацию, она это знала. Впрочем, цена была не так уж и высока. Пара часов в грязной мансарде, синяки, ссадины да пара царапин на хрустальной поверхности самолюбия, которые уже через пару недель исчезнут так, что и следа не останется.
Шарлотта Де Ламбаль умела быть сильной, умела выживать и наступать на глотку собственной гордости. В конце-концов, и величайшие полководцы поступались малым ради великого.
Она тяжело вздохнула и начала расшнуровывать корсет платья, пальцы не слушались, путаясь в мокрых слипшихся от грязи лентах. Кажется она упала в каком-то переулке, а быть может просто присела на мостовую отдохнуть. Она была слишком пьяна, чтобы помнить. Остаток шнурочков и пуговиц пал жертвой острой бритвы. Она знала - это платье она никогда больше не оденет. Уничтожить улики - стереть из памяти.
Зажмурив глаза Шарлотта опустилась в обжигабще горячую воду. Тело отозвалось волной не менее обжигающей боли, а вода тот час же приобрела алый кроваво-винный оттенок. Сеньора Де Ламбаль закусила губу и, дотянувшись до графина с коньяком, жадно припала к нему губами.
"Для здорового духа держи тело и душу в чистоте..." - Припомнились ей наставления какого-то модного ныне в свете медика.
Она криво усмехнулась и плеснула коньяку на свежую ссадину на руке.
"Так то лучше..."
Неожиданный, требовательный стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
- Открой дверь! - Раздался настойчивый юношеский голос по другую сторону. - Слышишь меня? Открой сейчас же!
Ангел злился. Ангел ревновал. Несносный мальчишка видел ее любовников в каждом встречном начиная от герцогов и банкиров и заканчивая нищими и калеками, просящими милостыню возле Собора. Будь на его месте кто-нибудь другой, Шарлотта никогда не стала бы терпеть подобные выходки, но ревность Ангела была для нее скорее лестной.
- Открой или я вышибу дверь! - Продолжал кипятиться Фредерик.
- Попробуй, у тебя все равно не выйдет. - Усмехнулась в ответ Шарлотта, но все же добавила, уже мягче. - Успокойся, малыш, я скоро приду...
Он еще несколько раз ударил ни в чем не повинную дверь и удалился, судя по топоту шагов, в спальню.
Шарлотта вздохнула. Ей было совестно отталкивать его, но как и все мужчины он не мог понять главного. Жалость была для нее непозволительной роскошью. В одиночестве она могла справиться с собой: запереться в ванной, напиться до потери пульса, размазать слезы по персидскому ковру и... забыть. Состродание лишало ее подобной милости, принимая его она теряла возможность сжечь свои воспоминания в камине собственного высокомерия. Помнить - значит проиграть.
Победителей не судят. Павших не жалеют. Утешение удел слабых - микстура от совести, изобретенная женщинами. Переложить бремя вины на чужие плечи и спать спокойно на мокрой от слез подушке.
Шарлотта не могла позволить себе подобного легкомыслия. Рассказывать Ангелу о Эжене было опасно, сказать лишь половину правды было бы жестоко, а значит нужно молчать.
Она вновь потянулась к графину с коньяком - ее единственному бессменному утешителю.

Неизвестность - худший враг человека с богатым воображением. Ангел присел на подоконник, притянув к себе колени.
"Рано или поздно она должна оттуда выйти." - Решил он и принялся ждать, но ожидание терзало его не меньше.
В такие минуты он готов был ее ненавидеть. В такие минуты он забывал, что это женщина, которую он знал и любил. Она выстраивала ледяной бастион, такой крепкий, что никакая июльская революция в купе со всеми вместе взятыми гугенотами не смогли бы к нему и близко подступиться.
Первым демоном, протягивающим ему длань помощи была ревность. У нее был любовник, не очередной старик, но возлюбленный, которому она поверяла свои секреты. Его соперник, враг, тот кого можно уничтожить - эта теория, в силу своей простоты, была скорее утешением.
Вторая теория, куда более правдивая, была слишком пугающей. Она не доверяла ему, она скрывала от него свои тайны, в ее жизни существовали закрытые двери, в которые ему не суждено войти. Однажды она исчезнет за одной из них, бросив холодное "это тебя не касается, малыш" и уже никогда не вернется.
Возраст ли, гордость ли были тому причиной, он не знал, оттого злился еще больше, воображая все новые и новые причины ее отлучек.
- Чаю изволите? - Дверь приоткрылась и на пороге появилась сонная Жиона.
- Мне сейчас не до чая. - Проворчал в ответ Ангел.
- Зря вы так себя мучаете, выпейте горячего, успокойтесь, а сеньора скоро придет, ей сейчас побыть одной надо. - Попыталась утешить его служанка.
"Ну вот, даже прислуга знает больше меня. Просто блеск!" - Выругался про себя Ангел.
Впрочем, он все же согласился на чай. Ему хотелось распросить Жиону, но Шарлотта точно не одобрила бы сплетни со служанками, поэтому он просто поблагодарил за заботу и отпустил ее.
За окнами уже забрежил рассвет, когда дверь ванной комнаты скрипнула. Шарлотта сделала несколько неуверенных шагов в сторону кресла и ухватившись за него обеими руками обратила на Ангела мутный, пьяный взгляд.
- Да ты не спишь! - Воскликнула она заплетающимся голосом. - Почему ты еще не в постели? Ложиться под утро вредно для здоровья.
- Я хотел тебя спросить о том же. - Осклабился в ответ Ангел.
- А я... как раз иду... иду... спать!
С этими словами Шарлотта направилась к кровати, но тут же запуталась в кружевах собственной сорочки и, неприменно, рухнула бы на пол, если бы не Ангел, успевший подняться как раз вовремя, чтобы подхватить ее.
- Пусти! - Она попыталась оттолкнуть его - И без тебя справлюсь.
- Как хочешь... - Ангел одарил ее одной из своих "сатанинских" улыбочек и покорно разжал руки.
Шарлотта опустилась на ковер, подобно тряпичной кукле, лишившейся своего кукловода. Ангел вздохнул и присел рядом. О том, чтобы поднять ее на руки и уложить в постель и думать было нечего, даже будучи совершенно пьяной, сеньора Де Ламбаль отличалась редкостным умением постоять за себя. Они сидели молча, друг против друга, словно два кота, сцепившиеся в немой зрительной схватке.
- Чего ты от меня хочешь, малыш? - Вздохнула Шарлотта, первой нарушая тишину.
- Я хочу, чтобы ты сказала мне правду.
- Ты же знаешь... есть такие вещи о которых лучше и вовсе не говорить.
Она брезгливо поморщилась, вспоминая подробности истории, которую так жаждал услышать Ангел.
- У тебя есть любовник? - Неожиданно спросил он.
Этот вопрос в купе с нахлынувшими воспоминаниями и ноющей болью во всем теле заставил ее рассмеяться.
- Если бы ты только знал...
- Именно это я и пытаюсь тебе сказать. - Нахмурился Ангел. - Я хочу знать!
Она снова рассмеялась тем особым, болезненным, хищным смехом, который заменял ей слезы. От этого смеха его всегда пробирал озноб. Ангел ненавидел женские слезы, но сейчас он предпочел бы, чтобы она плакала, кричала, устроила истерику, лишилась чувств. Что угодно, только бы не слышать этого леденящего душу смеха. Так смеются безумцы и осужденные на смертную на казнь.
- Он хочет знать! Посмотрите на него, он хочет знать! - Продолжала Шарло прежним издевательским тоном. - Ну и что же ты хочешь знать, дитя мое?
- Я хочу знать имя твоего любовника! - Выкрикнул Ангел, встряхивая ее за плечи, в надежде, что это приведет ее в чувства.
Его прикосновения принесли новую боль измученному телу, вызвав очередной приступ дьявольского веселья. Шарлотта Де Ламбаль не умела плакать. Слезы это роскошь, когда живешь в мире хищников, пристально следящих за каждым твоим шагом. Стоит оступиться и безжалостная толпа поглотит тебя целиком, разорвет на части и устроит вакханалию возле твоего бездыханного тела.
- У меня нет любовника. - Сказала она наконец.
- Тогда может быть скажешь, откуда это? - Цепкие пальцы Ангела поймали ее запястье, обнажая ссадину на руке, спрятанную за пышными кружевами.
- Это всего-лишь царапина...
- Допустим. - Отозвался юноша непримиримым тоном жандарма - Так откуда она взялась?
- Я не помню... я выпила лишнего, только и всего...
Она лгала и он это знал, несмотря на то, что она владела этим мастерством с завидной ловкостью.
- Ты знаешь, что я не люблю, когда ты пытаешься меня обмануть.
- Так не вынуждай меня это делать. - Шарлотта вырвала свою руку из его руки, но поймав его грустный взгляд смягчилась, ощущая себя виноватой.
Знать, что она причиняет ему боль было намного хуже, чем переживать ее самостоятельно. И все же, она не могла признаться ему, зная, что любые признания не присут ему ничего кроме очередных страданий. Желание защитить и уберечь его как всегда взяло верх над гордостью.
- Давай закончим этот допрос... - Шарлотта придвинулась ближе и положила голову на его плечо. - Я клянусь тебе... что бы ни случилось, ты здесь совершенно не при чем. У взрослых свои проблемы...
- Я не ребенок! - Обиженно вскинулся Ангел, но стоило ему вновь взглянуть на нее, как вспыхнувший было гнев улетучился без следа.
Сегодня он явно не в числе проигравших. Ангел вздохнул. Отчего-то он особенно любил ее именно такой, растерявшей всю свою гордость и спесивую холодность. Эта Шарлотта принадлежала исключительно ему: уставшая, пьяная, далеко не молодая женщина, стыдливо прячущая тайны и отводящая взгяд. Упрямая, гордая вопреки всему женщина, сидящая подле него на ковре и старающаяся сохранить свой неприступно-невозмутивый вид.
- Знаешь что... - Прищурился Ангел - Ты права. Это не мое дело, это меня не касается и я не имею права вмешиваться в твою жизнь. Поэтому я иду спать.
С этими словами он поднялся и направился к кровати, даже не оборачиваясь в ее сторону. Это был невероятно подлый ход, но срабатывал он безотказно. Мольбы, уговоры, упреки, в этой войне были совершенно бесполезны, но стоило ему повернуться к ней спиной, как какой-то внутренний механизм ломался и она неприменно приходила к нему первой.
Так случилось и в этот раз. Стоило ему устроиться среди кружевных подушек и притворится спящим, как уже через пару минут он почувствовал тепло ее щеки на своем плече.
- Прости... - Тихий звук ее голоса заставил его вздрогуть.
Ангел открыл глаза и присел, взглянув на нее с искренним недоумением.
- За что?
- За все... - В ее обжигающе голубых глазах плескалось пьяное отчаянье, надежда и какая-то неведомая ему мольба. - Я не хотела тебя обманывать, но пойми, малыш, есть такие истории знать которые тебе не стоит. И дело вовсе не в том, что я не доверяю тебе, ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо. Будь я твоей ровесницей, между нами никогда бы не было секретов, но я прожила долгую жизнь, жизнь далекую от праведной...
- Это мне известно.
- Тогда тебе должно быть известно, что прошлому лучше оставаться в прошлом. - Она тяжело вздохнула, устраивась подле него на высоких кружевных подушках. - Я прошу тебя... давай оставим этот разговор.
В ее голосе звучала такая искренняя мольба, что Ангелу пришлось согласиться. Все советы приятелей и его собственные наблюдения в вопросах женского пола не стоили и ломанного гроша, когда дело касалось Шарлотты. То, что приводило большинство дам в восторг, вызывало у нее злобу. Должно быть, если бы он, подобно героям бульварных романов бросился бы утешать ее, стал шептать нежные слова, то мог бы схлопотать вызов на дуэль или же, в лучшем случае, оказаться за дверью без единого су. К счастью своему, Ангел не был ни героем ни романтиком.
- Хорошо... но при одном условии. - Он обратил на нее преисполненный дерзости взгляд.
- Ах вот как? - Шарлотта коротко усмехнулась.
- Ты капитулирующая сторона. - С сознанием дела пояснил Ангел, покручивая в руках пояс своего халата.
- Стало быть у меня есть право выговорить наиболее выгодные условия.
Ангел ухмыльнулся в ответ. Жизнь с Шарлоттой и в самом деле напоминала мировую политику, уменьшенную до масштабов одного особняка. Если так пойдет и дальше, то он может стать неплохим дипломатом.
- Я не стану спрашивать где ты была и что произошло, но ты пригласишь доктора Штерна.
Он не питал особой симпатии к черезчур любезному медику, но был готов стерпеть его визит, чтобы успокоить самого себя. Шарлотта относилась к тому типу людей, для которых единственным лекарством была бутылка коньяка, да трубка с опием в особо тяжелых случаях.
- Это ни к чему... со мной все в порядке. От пары ссадин и синяков еще никто не умирал. - Шарлотта едва заметно поморщилась и принялась расправлять шелковое одеяло.
- Так не честно! Проигравшие не спорят! - Искренне обиделся юноша.
Она не смогла сдержать смех. Случись Ангелу родиться наследным принцем, из него вышел бы самый очаровательный в мире самодур, с замашками начинающего тирана и капризами арабского султана.
- Я не хочу. - Сдалась наконец Шарлотта.
Если ее слабостям духовным слабостям было не суждено увидеть свет, то слабости физические порой выскальзывали на поверхность под маской игривого ироничного кокетства.
- Да ты боишься! - С нескрываемым наслаждением воскликнул Ангел. Как и всякий человек, бывший закоренелым трусом, он особенно любил подмечать чужие грехи.
- Вот еще! Просто... посторонним людям ни к чему это видеть.
- Тогда сиди здесь... к черту доктора Штерна!
Шарлотта страдальчески вздохнула, мысленно проклиная дипломатов и их методы. Впрочем, на ее счастье ссадины были не такими уж глубокими, а ее юный "спаситель" - красноречиво немногословным, ограничившись лишь парой смущенных поцелуев.
Усталость одерживала верх и она все же позволила себе устроиться в его обьятиях. Уже проваливаясь в сон она с удивлением думала о том, что этому несносному мальчишке, капризному ребенку, удавалось то, что не удавалось еще ни кому до него - найти ключ к ее сердцу, в существование которого она сама давным давно перестала верить...