Стоило задуматься господину магу о том, что он говорит, да и имеет ли право говорить. Его подталкивала не жалость к мадам Беранже, его толкал интерес и увлеченность, возникшие, казалось на пустом месте, но поглотившие его с головой. Выйдя из это комнаты, доктор никогда не будет прежним. Нет, он не бросится искать обидчиков прелестной дамы, чтобы заставить их выпить колбу, наполненную ядом, не бросится кричать на каждом перекрестке, проповедовать, как могут люди быть так жестоки к тем, кто отдают им себя. Он, возможно, ничего не сделает кроме того, что начнет наводить справки, чтобы иметь возможность лицезреть прекрасное лицо француженки, покорившей его сердце.
Яков Васильевич был в том возрасте, когда уже давно пора озадачиться семьей, но как-то не складывалось. И вроде бы образ жизни он вел не праздный, был надежным другом и товарищем, но никто из его окружения, на кого он когда-либо обращал внимания, не смотрел на него, как на человека с которым можно идти рука об руку по жизни. Леонель не смотрел на него также.
- Мой отец пастор, - он чувствовал необходимость ответить откровенностью на откровенность. - Мой старший брат пошел по его стопам, и теперь я имею честь общаться с ним по письмам да через другого брата. Иногда мне кажется, что Роберт нагло врет мне, что Уолтер интересуется моей жизнью. Когда стало очевидным то, что у меня есть магия, мне пришлось бежать от тех, кого я считал своими близкими.
Гонимый страхом быть подвергнутым инквизиционным мерам, Яков был готов пойти на любое, чтобы избежать этого. Как ни странно, человек, смело бросавшийся под снаряды, чтобы оказать помощь раненным, смело входивший в комнату человека, больного неизвестным вирусом, Яков Виллие боялся умереть. Он был молод, многое виделось ему не в том свете, в котором выглядит сейчас.
- В прочем, вы не спрашивали об этом, однако я понимаю взгляд вашего супруга в плане магии, но не понимаю, как смеет мужчина поднимать руку на женщину. Это низко, - пылкость речи была приглушена его голосом. Никогда в своей жизни Яков Васильевич не причинял физической боли, и потому этот поступок был не понятен медикусу. Совсем другое дело то, что он хирург, и по долгу своему боль является тем фактором, без которого он не может оказать необходимую помощь. - Мне кажется, вы намеренно стараетесь выглядеть хуже, чем есть, потому говорите эти странные вещи.
Виллие был не искушен в общении с женщинами, потому ощущал себя подростком в обществе прелестной особы, с которой нужно флиртовать, но юноша то краснел, то бледнел, не зная, что сказать и как поступить. Не смотря на то, что Вилие было уже за сорок, робость его никуда не исчезла.
- Я не прошу вас отказаться от вашего прошлого, более того, я принимаю его вместе с тем, как я принимаю настоящее, я не могу излечить вашу душу, но я могу попробовать излечить ваше тело, - сложно сказать получится у него или нет, но от чего-то ему так хотелось сделать для нее что-нибудь. Быть может, прислать утром цветы, только что срезанные в саду алые розы с лепестками чуть влажными от росы. Быть может, устроить прогулку по местам в Петербурге, в которых она, разумеется, еще не бывала и не знала об их особенной красоте. Быть может...так много возможностей, но все они канут в лету, потому что Виллие не осмелится снова нарушить спокойствие мадам. - С удовольствием составлю вам компанию, но только при условие, что вы примите в себя что-то более существенное, чем кофе. Сытный завтрак обладает поистине магическими свойствами.
Мнимый больной
Сообщений 11 страница 17 из 17
Поделиться114 Июн 2017 17:04
Поделиться124 Июн 2017 23:40
Страх перед магами унес не мало достойных жизней. Людям свойственно бояться тех, кто владеет тайнами недоступными для большинства. Ими нельзя управлять, они ошибка в безукоризненно отлаженной системе, а система беспощадна ко всему, что стоит у нее на пути. Кто-то может назвать это тиранией, деспотизмом и даже геноцидом, но можно ли утверждать неправоту инквизиции с абсолютной уверенностью?
Ведь среди сотен магов, готовых отдать свою жизнь во благо человечества, встречаются и другие. Таким был Этьен де Валентинуа, таким является герцог де Перезе, но разве она сама не принадлежит к их числу? Разве получив бумаги, которые, быть может, способны спасти не одну жизнь, попав в добрые руки, и обратиться в смертельное оружие в плохих, она поспешила пожертвовать их на благо спасения мира? Нет, эти бумаги по прежнему лежат здесь, в ее доме, надежно спрятанные в тайнике, ожидая своего часа, чтобы послужить совсем иной цели - стать залогом безопасности для госпожи Беранже.
Ее детство прошло под угрозой постоянной опасности, она не помнила тех далеких дней, но умение выживать было у нее в крови. Она и жива то осталась лишь потому, что служила "хранилищем" секретов покойного Клода Беранже. Тот кто владеет информацией - владеет миром, она очень хорошо усвоила этот урок.
Яков Виллие не был таким как она, он был хорошим человеком, по крайней мере казался таковым. Но так ли много разницы было между ними на самом деле? Каждый из них боролся за свою жизнь по своему, именно они привели их в эту чужую северную страну.
- Иногда самые близкие люди оказываются нашими главными врагами... - Задумчиво протянула Леонель. Она думала о своем отце, не том, кто дал ей жизнь, но другом, убийце, воспитавшем ее и сделавшим ее той кем она являлась. - Но без них, мы бы не были теми кто мы есть.
А вот следующие слова Виллие заставили ее улыбнуться, хоть она и скрыла эту улыбку, отвернувшись к окну.
- Мне кажется, вы намеренно стараетесь выглядеть хуже, чем есть, потому говорите эти странные вещи.
Величайший трюк дьявола, как известно, убедить всех в том, что его не существует. Назовись святым и безжалостная толпа закидает тебя камнями, но стоит выставить свои грехи на всеобщее обозрение, как люди тот час же начнут искать в тебе добродетели. Многие мужчины поддавались этому правилу, видя в ней жертву коварной судьбы, но была ли она таковой? Еще тогда, много лет назад, в Париже, она сделала выбор и никогда в нем не раскаивалась. Леа никогда не считала себя хорошей, по крайней мере, в общепринятом смысле этого слова. Она жила по своей совести, но слово "своей" играло здесь немаловажную роль.
- Если бы я хотела выглядеть хуже, чем я есть, мне пришлось бы солгать. А лгу я исключительно в мелочах... - Последние слова были сказаны весьма игривым, чуть насмешливым тоном.
Она поднялась с кровати, потянулась, разминая затекшие мышцы и направилась к ширме, украшенной затейливым изображением эдемовых садов.
- Пожалуй, я предпочту сохранить свои шрамы на память. Ведь это единственное свидетельство моего брака. Вы, должно быть, слышали ту историю? В свое время о ней трубили многие газеты... - Мадам Беранже скрылась за ширмой и продолжала свой рассказ уже из-за нее. Конечно, стоило попросить Якова выйти из комнаты, а уж потом переодеваться, пусть даже и за ширмой, но ведь он в силу своей профессии должен был не раз повидать и не такое? Правда те женщины скорее всего раздевались, умирая от стыда, а не рассказывая байки из своего прошлого. - После смерти моего мужа, мой брак был признан недействительным. Мне приписали тайную помолвку и я перестала считаться вдовой человека, которому отдала без малого пять лет своей жизни... Жаль, он уже не мог этого видеть. Спектакль бы пришелся ему по вкусу...
Она осеклась, поняв, что впала в свой обыкновенный тон домашних разговоров. Все же доктор Виллие был человеком уважаемым, а не пьяным купцом или актриской оперетты. С годами она все чаще забывала одевать нужные маски вовремя, да и нужды было все меньше. Огромное состояние извиняло многие оплошности, но тем не менее, не стоило смущать и без того смущенного доктора.
Мысленно она уже не раз укорила себя за свою опрометчивую затею. Яков был не из тех мужчин, к обществу которых она привыкла: покровители - ленивые, богатые и праздные, мальчишки без гроша за душой увязывающиеся за ней в надежде избежать долговой ямы, искушенные жизнью поэты и художники, все они, были людьми иного сорта. Они приходили к ней за иллюзиями и она охотно дарила их, но что могла она дать этому человеку? Для неискушенного человека общество такой женщины как она не многим лучше карточного стола.
И все же, что-то в его неожиданном внимании было для нее достаточно лестным для того, чтобы нарушить одно их собственных правил и это ее настораживало.
- Ну что же, мне не остается ничего, кроме как последовать указаниям профессионала. - Отозвалась она на последние слова доктора и тот час же крикнула куда-то в сторону двери. - Мишель, изволь подать кофе и закуски в мой будуар.
Стоило спуститься в столовую, но мадам Беранже не была уверена, что она способна на подобное путешествие. Да и доктор Виллие не походил на человека, которому придется по душе восседать за столом длинной в добрых полтора, а то и все два метра.
Поделиться139 Июн 2017 20:08
Кто бы мог подумать, что доктор, гордившийся своей выдержкой, внезапно падет перед очарованием уже не юной, но от того более желанной особы. Ему внезапно становится плевать на опыт за её плечами, на количество тех, кто пал к её ногам, когда точный выстрел голубых глаз сразил на провал. Для него она оставалась чистым не порочным существом, на долю которого свалилось столько испытаний, но с которыми она справляется лучше, чем любой другой одухотворённый божественной силой. Виллие видел перед собой настоящую женщину, хитрую, что видно по прищуру её голубых глаз, а также смешливую, до сих пор видны морщинку вокруг её глаз, а смех такой отчетливый стоит в его ушах. Она была идеальна для неискушенного доктора, и он хотел бы пасть жертвой ее игрищ, но Леонель смотрела на него отчужденно, ни жестом, ни взглядом не выдавая своего интереса, если таковой вообще был.
Доктор смело предполагал, что мог бы стать тихой гаванью для неё, мог бы ждать её вечерами, пока она наслаждаясь свободой кутила в обществе молодых и глупых мужчин. Она возвращалась бы к нему, чтобы лечить душу, если оставить на мгновение тот факт, что медикус мог бы перевоспитать своенравную особу, показав, что в этом мире есть место настоящему чувству. Яков далеко не безгрешен, как может показаться на вид. Память его хранит ошибки прошлого и боль настоящего.
- Мы сами делаем из них врагов, - отозвался медикус, легко выдыхая. Она не пыталась его прогнать, осознав, что обман раскрыт, напротив, ей захотелось провести с ним чуть больше времени, от чего на щеках медикуса снова выступил румянец.
Яков Васильевич отрицательно покачал головой. Пожалуй, Леонель просто не хотела быть объектом чьей-то любви, настоящего чувства, которое имеет право быть, но, увы, похоже, никогда не встречалось мадам Беранже. Была ли это ее вина или тех, кто окружал прекрасную леди, но факт оставался фактом.
- Нет, не слышал, и быть может покажусь вам глупцом, но считаю это низостью и глупостью. Женщины созданы не для того чтобы мужчины поднимали на них руки, - пылкость его слов была сглажена взором, опущенным в пол. Руки его невольно сомкнулись в кулаки и расслабились. Мадам не искала у него защиты, не просила помощи, ему не к чему проявлять себя или что-то доказывать, но почему-то ему хотелось произвести на нее впечатление, чтобы в памяти ее оставались не только шрамы, но что-то приятное. - Вы в порядке?
Участливо спросил доктор, который бывал в таком состоянии, что мадам Беранже, крайне редко, но точно помнил, как отвратительно в эти моменты. Леонель тревожила его сердце, тревожила его душу, от того он хотел заботиться и беспокоиться о ней, невзирая на все преграды, коих окажется не мало. В прочем, для этого надо было бы осмелиться высказаться в своих симпатиях к прекрасной мадам, но Яков Васильевич не торопился даже вскользь намекнуть об этом, только если Леонель Беранже не умеет читать между строк. Виллие присел на краешек стула, ожидая, пока прислуга накроет на стол. Украдкой он посматривал на женщину, чувствуя, что сердце бьется где-то в глотке, норовя выпрыгнуть из груди.
Поделиться149 Июн 2017 23:22
Интерес во взгляде доктора давно перешел все грани обыкновенной профессиональной учтивости. Его симпатия была не та, что начинается с дорогого подарка и предложения от которого невозможно отказаться, но иная, та, какую можно испытывать к честной женщине, женщине, которую можно любить и усадить подле себя за столом в приличном обществе.
Казалось бы, подобные чувства должны были льстить такой как она, но Леа они скорее пугали. Несмотря на все бесчисленные грехи, совесть у мадам Беранже была. И сейчас она кричала о том, что стоит немедленно прекратить эту опасную игру.
Что могла она дать честному человеку? Леонель слишком хорошо знала себя, такие как она не меняются. Конечно, годы, когда ей приходилось разменивать девичью честь на золото давно позади. Ныне она не только не нуждалась, но и сама могла бы содержать целую армию поклонников. Наследство, полученное от графа де Валентинуа и нажитое за долгие годы состояние превратили ее в богатейшую особу разьезжающую в шикарных экипажах и завтракающую на золоте и серебре, но существуют такие вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Да и хотела ли она? Мадам Беранже любила роскошь, жизнь полную авантюр и непредсказуемых поворотов, шумные увлечения и тонкие интриги. Ей никогда не стать благочестивой женой, скучающей за вязанием подле окна, иметь детей она не могла, да и не особенно желала.
Разве можно помыслить, что существует на свете мужчина, способный полюбить такую как она? Упрямую, сумасбродную, вечно себе на уме, привыкшую поступать не "ради", а "вопреки". А если представить хоть на мгновение, что подобные чудеса случаются и Господь создал эдакого безумца, то разве может она принять от судьбы столь щедрый дар?
Разве способна она уберечь своего избранника от ужасной участи, подобной той, что постигла ее отца? Конечно, кто-то скажет, что это мужчине должно защищать любимую от всех бед, укрывая от страданий в сильных обьятиях и подставляя грудь под пули, но Леа не была одной из "таких женщин". Никогда не смогла бы она сидеть у окна, зная что возлюбленный дерется на дуэли за ее честь, нет, она бы не побежала вымаливать прощение у противника, не стала бы прятать пистолеты, а вот подсыпать любимому снотворного и заявиться на поединок, переодевшись в мужское платье, было бы вполне в ее духе. Отчаянной самоотверженности ей было не занимать, вот только чего она будет стоить, когда до нее доберется такой человек как герцог де Перезе и его приспешники? У грешного счастья высокая цена...
- Вы в порядке?
Голос доктора заставил Леонель вздрогнуть. Только сейчас она поняла, что она слишком увлеклась своими мыслями. Худые бледные щеки вспыхнули субтильным румянцем. Должно быть со стороны они оба выглядели презабавно: далеко не юная искусительница в девичьем смущении и почтенный доктор, потупивший взгляд, словно застенчивый мальчишка. Эта картина так развеселила ее, что она едва сдержала смех.
- Порядок? У женщин моего круга не бывает порядка. - Веселым, каким-то особенно беззаботным тоном отозвалась она на вопрос доктора. И только потом добавила уже серьезнее - Благодарю вас, мне и в самом деле лучше. Ваше общество благотворно на меня влияет. А я еще даже не успела выпить ваше лекарство...
Она шагнула вперед и, взяв стакан из рук Якова, осушила его в несколько небрежных, жадных глотков, подобно заправскому пьянице.
- Ну вот, теперь будет еще лучше. Пойдемте же, я уверена, кофе уже подали.
Сказав последние слова, она буквально потянула месье Виллие в сторону будуара. Как и всякий раз в моменты душевных волнений, Леонель становилась особенно оживленной. Голос звучал громко и быстро, голубые глаза сверкали лихорадочным блеском. Будь она лет на двадцать моложе, это состояние можно было бы назвать "восторженным смущением", что так красит юных барышень, но выглядит довольно странно, когда приключается с дамами почтенного возраста.
Где-то на дальнем плане продолжала бесноваться совесть. Ей вторили здравый смысл и привычная рассудительность.
"Что на тебя нашло? Может у тебя и в самом деле горячка или лихорадка?" - Укоряла саму себя мадам Беранже. - "В твои то годы и такое легкомыслие! Верно и в самом деле остатки ума потопила в вине! Возьми себя в руки!"
А между тем она продолжала обворожительно улыбаться, направляясь вместе со своим гостем к дверям роскошного будуара, где уже был сервирован легкий завтрак и кофе.
- Может быть, я и в самом деле не слишком здорова. - Заключила Леа, когда они устроились друг против друга за изящным столиком и она вдруг поняла, что ни одна из тем для светских бесед, всегда дававшихся ей так легко не приходит в голову.. - Обыкновенно я не бываю такой рассеянной даже и при подобном... самочувствие. Вы кажется говорили что-то про воспаление? Впрочем, нет, не будем про воспаление, а то дело точно дойдет до этих ваших пыточных инструментов, а они меня ужасно пугают, даже куда пуще тех, что и в самом деле выдуманы для пыток... лучше скажите...
Она задумалась, силясь найти хоть какой-то подходящий вопрос. Доктор уже стал невольным свидетелем одной из ее слабостей и теперь мадам Беранже ощущала себя ужасно неловко. Покойный граф Валентинуа всегда жестко и строго отчитывал ее за слезы и страхи, словно мальчишку, с годами она переняла у него эту манеру, охотно ругая саму себя.
- Скажите мне... отчего вы не женаты? - Вопрос был таким внезапным и неуместным, что Леа сама не сразу поверила, что действительно сказала это вслух и совершенно не понимала, как спросить сие пришло ей в голову. - Господи... простите меня, я сама не знаю что говорю...
Поделиться1510 Июн 2017 16:08
Яков Васильевив был всегда довольно откровенным человеком, пожалуй, исключением были только те моменты, когда мужчине приходилось быть частью тайн двора, приближенного к императорской семье. Дамокловым мечом над его сердце висела память о том, что сделал. Никакой страх не оправдывал его поступка, даже желание жить не должно превышать чувство чести. В прочем, доктор оправдывал себя тем, что сделал в жизни достаточного много хорошего. что могло бы уже загладить его вину перед Отечеством.
Он хотел возразить ее словам, но не успел. Прикосновение ее рук было обжигающим, нежным и совсем не знакомым. Женщины редко прикасаются к нему, да и он только по долгу службы осмеливался прикоснуться к кому-либо. Леонель полностью завладела его сознанием, его мыслями, его сердцем. Будет ли это оценено женщиной, или станет печальным концом для доктора, потерявшего от любви рассудок, покажет время.
Яков Васильевич разглядывал женщину не вульгарно откровенно, но вместе с тем это было интимно и лично. Он запоминал черты ее лица, изгибы ее тела, зная, кто теперь будет тревожить его сон ночами. Ее образ въедался в сознание, оставлял отпечаток на сердце. Наверно, он не первый, на кого она производит такое впечатление, но видит Бог, ему хотелось бы, чтоб он стал последним. Яков понимал, что подобного просить от мадам Беранже, которая наслаждалась своим положением в обществе, было бы несусветной глупостью, потому до сих не осмелился сделать свой взгляд более откровенным, а тем более заговорить на темы более личного характера, зато это позволила себе француженка.
- Не встретил ту, которая захотела бы разделить со мной жизнь. По первости мне было сложно в другой стране, так кардинально отличающейся от той, в которой я вырос, потом служба занимала меня целиком и полностью. Потом пришлась служба при дворе. Наверно, я просто не из тех, на ком останавливается взгляд женщин, - он пожал плечами, словно они говорили о ненастной погоде, свойственной Петербургу, а не о таком личном для Виллие. - А вы? Ваш бывший муж настолько отравил вашу жизнь, что вы не думали о том, чтоб повторить это еще раз? Или вам настолько это оказалось не по нраву?
Щеки его, в который раз за день, снова стали пунцовыми, но взгляд излучал доброту и тепло, которое было свойственно его душе. Будучи частично эгоцентричным в своей профессии, Виллие оказывался среди робких людей в своей личной жизни, потому и шел по жизни один.
- Вы прекрасны, мадам, - он чуть прикрывает глаза, продолжая смотреть на Леонель из-под приоткрытых ресницы. - Не сочтите мои слова оскорблением и чрезмерным употреблением вашего гостеприимства. Но женщин краше я не встречал в своей жизни. Не думаю, что внешний вид так сильно отличается от содержания внутреннего мира. Вы уже проявили себя особой умной, с хитринкой, чем покорили меня.
Сколько раз она слышала подобные речи? Сколько раз их говорили те, кто охотился за ее состояние, но Якову было плевать на ее состояние, но не было плевать на состояние ее души.
- Простите, я позволил себе лишней откровенности, чем наверняка, испортил сегодняшний день, - волнение взяло вверх.
Поделиться1610 Июн 2017 18:13
- Отравил мою жизнь? - Леа звонко рассмеялась и взглянула на доктора, хитро сощурив прекрасные голубые глаза. - Мой брак вовсе не был браком по принуждению, напротив, Эдуард полюбил меня всей душой, как мальчишка. Дарил розы и бриллианты, а потом и замуж позвал... а репутация у меня была уже тогда не сахар. Из Парижа со скандалом выехала, приданного ни гроша... вот такую меня он и взял, бесприданницу беглянку то... и любил же... даже во злости своей любил. Как узнал про ребеночка, так от счастья плакал...
Она горько усмехнулась, вспоминая перекошенное болью лицо барона, когда он нашел ее, истекавшую кровью. Ведь он и в самом деле жалел это нерожденное дитя, которое неприменно полюбил бы, случись ему родиться на свет. А вот она не жалела, мысль о материнстве вызывала у нее брезгливое равнодушие с самого начала. Может Эдуард был прав? Может она и в самом деле послужила выкидышу своими мыслями? Ей было даже жаль, не дитя, а старика Эггельберга.
- Это я его погубила... не своими руками, но погубила. Так что замуж мне совесть не позволяет. Да и кто же решится меня венчать? Обвинение в двоебрачии судом признано, огласке предано...
Леа усмехнулась, подливая дымящийся кофе в чашку месье Виллие. Его слова могли бы показаться лестью, но они были преисполненны столь искреннего участия и восхищения, что ей оставалось только удивляться. Конечно, она частенько бывала обьектом вожделенного обожания, но на сладострастника Виллие не походил, скорее он напоминал смущенного гимназиста, сраженного стрелой коварного амура.
- Женщины эгоистичны, месье. - Отозвалась она на слова Якова о женитьбе. - Они ищут мужчину, способного отречься ради них от всего мира, загубить карьеру, лишь для того, чтобы бичевать несчастного по гроб жизни. Мне всегда претила сия особенность, свойственная особам моего пола.
Леа задумалась, размышляя стоит ли ей продолжать этот диалог. Впрочем, она уже зашла так далеко, что прекращать этот разговор сейчас было слишком поздно.
- Вы удивительный человек, Яков... - Тонкие пальцы увенчанные множеством драгоценных перстней легли на руку месье Виллие. - Я вовсе не считаю ваши слова лишними или же оскорбительными. Меня не так уж и просто оскорбить... вы мне, может, и вовсе льстите своей скромностью. Я надеюсь и вы мне простите мою излишнюю откровенность. Вы ведь почтенный человек, доктор, верно и репутацию имеете, а вот на мир вы смотрите словно мальчишка, непредвзято, даже может быть и наивно... вот вы меня не осуждаете, а при том и воспользоваться не пытаетесь моим положением. Хоть и могли бы и я бы вас даже за это не осудила.
Уголки бледных губ дрогнули в едва заметной улыбке, руки она так и не убрала, хоть этот жест наверняка не мало смущал доктора.
Ситуация напоминала Леа один из уроков русского языка, где требовалось поставить знаки препинания в предложении "казнить нельзя помиловать". Давать Якову надежду было рискованно, в лучшем случае он отделается разбитым сердцем, а в худшем... о худшем и подумать страшно. Но и заставить себя оттолкнуть его, насмеяться над столь невинными, чистыми чувствами, не выходило. Все же она была женщиной, не слабой, не пугливой, не нуждавшейся в защите, но все же женщиной в глубине души ужасно одинокой. Того что чувства станут для нее пыткой она не боялась, пытки она умела принимать с гордо поднятой головой, но вот становиться виновницей чужих страданий было ох как опасно.
- Я вам вот что скажу... - Произнесла она наконец, прибавив голосу как можно больше решительности и уверенности. - В моем доме вы отныне желанный гость, а остальное пусть бог рассудит.
Кажется у нее получилось избежать определенного ответа, от части приняв адресованные ей чувства, но и намекнув на сложность своего положения.
Поделиться1710 Июн 2017 18:49
И по кругу зачем бег и бежишь от меня ты
Не даёт до утра спать, снег растаявший - он вода
Ты одно лишь должна знать - я люблю тебя навсегда.©
В каком-то отчаянии, Яков отказывался принимать во внимание прошлое Леонель, а оно было. Багаж за плечами дамы был солидный, однако доктор был уверен в себе, что справится со всем. Яков Васильевич вдруг улыбается. Просто губы сами собой растягиваются в улыбке, потому что видеть ее смущающуюся (даже если это просто игра воображения) ему нравится. Конечно, это не значит, что теперь он примет это на вооружение и постоянно будет говорить что-то, чтобы смутить волшебницу, но этот вид останется в его памяти. Леонель говорит много, открывает свою жизнь, предлагая Якову окунуться в омут памяти и слухов, которые окружали Беранже. Она дает ему возможность избежать ошибки, вот только Виллие уже давно сделал свой выбор. Ему оказалось достаточно только одного взгляда, чтобы потерять себя и снова обрести, но быть лучшим, чем он пришел в этот дом.
Теперь его очередь смущаться. Вместо ответа он снова улыбается, а слова застревают где-то в горле. Он ученый, не пишет стихов и мемуаров, не пишет романтическую прозу и даже, признаться, ее не читает. Он говорит то, что приходит в голову, не задумываясь о смыслах своих слов и последствий, что они могут принести. Он говорит сердцем, которое у доктора есть, просто Виллие сам забывает о нем, как об элементе, который причиняет страдание. В ответ на ее слова, сердце стучит в грудной клетке. Ее взгляд довольно откровенен, но если по правде, то ему сравнить не с чем. Ему кажется, что он откровенен. Искренность и откровенно сегодня играет большую роль.
- Я запомню ваши слова, мадам, - мягко отзывается доктор, ощущая легкое прикосновение к своей руке. Он смотрит на ее руку, тепло, исходящее от нее, растекается по всему телу. Впервые лейб-хирург испытывает нечто подобное. Яков развернул свою ладонь и чуть сжал ее пальцы. А потом поднес ее руку к своим губам и поцеловал тыльную сторону ее руки. Ему все еще чудилось эта встреча сном. Ему придется проснуться, и все окажется только в его голове. Это грустно и печально, но ее улыбка такая настоящая, а тепло рук передавалось и ему. Это вселяло уверенность в том, что это не сон. От своих слов и действий, он краснел сегодня довольно часто. Но пора было бежать, пока ситуация не вышла из-под контроля. - Надеюсь, что мы с вами встретимся в скорое время.
Он поднимается со своего места, нелепо задевает стол, едва не опрокинув чашки, но все-таки случается беда, когда Виллие пытается исправить положение. Виновато улыбнувшись, шотландец позволяет Леонель призвать прислугу, чтобы убрать небольшой беспорядок, устроенный лейб-хирургом. Медикус уходит из комнаты, забыв про свой саквояж, быстро возвращается обратно, натыкаясь взглядом на ее улыбку. Она явно наслаждалась тем, что происходило, не подразумевая, что своими словами дала ему надежду и право жить дальше так, как ему хочется. У Якова будет время подумать, как вести себя дальше с ней, но он надеялся, что у него получится завоевать ее сердце и отогреть своей любовью.
- До скорой встречи, - на этот раз Виллие убедился, что забрал все и ничего не забыл. Зелья ей хватит, чтобы чувствовать себя отлично в течение этого дня, и если Леонель не захочет повторить вчерашний подвиг, то его визит утром будет не обязательным, однако лейб-хирург захочет прибыть в ее дом, чтобы снова увидеть е и убедиться, что все хорошо.
