На дворе уж май месяц стоял - тёплый, ясный. Солнышко не палило, а ласково пригревало, ветерок в листве шептал, да птицы заливались на все лады. В трапезной, что белыми стенами сияла да чистотой радовала глаз, открыли настежь ставни, а столы вынесли на большое крыльцо. Самовар тут же на почётном месте водрузили - медный, пузатый, с резным краником, с боку у него кочерга да ухватик. Дымком пахнет, горячий, пыхтит себе да клубами пар из трубы пускает. А вокруг угощение разложили: баранки свежие, с хрустом, орехи в лубяной миске, ягоды лесные - малинка да земляника, и сахар вприкуску, кусками леденцовыми.
Тася поставила глиняные чашки к себе поближе, наливала себе и Варе чай травяной. И запах тут же пошёл! Душистый, будто луговые травы на рассвете косой скосили да в кипятке запарили. Корзинку с угощением пододвинула поближе, рукой широким жестом показала:
-- Угощайся, сестрица!
После окинула Варю заботливым взглядом, хотела уж спросить, не жалеет ли та, что с ними съездила в деревенский дом злого духа изгонять? Хотела сказать, что и ей самой от увиденного не по себе стало, что училась-то она иначе, а у Ливана Давидовича всё по-своему... Да не успела - Варя раньше заговорила, про войну спрашивать принялась.
-- Война... -- повторила Тася, вздохнула, плечи опустились.
"Куда с чего начать, как сказать, чтобы ясно, да не наговорить лишнего?"
Подумала малость, чай на губах подержала да заговорила:
-- Ой, да у нас всё тут так сложно, не передать! Ты и представить себе не можешь… Молодёжь у нас поговаривает, что как начнут ополчение собирать, так и им бы впору идти. Мол, страну спасать надо, кто ж, если не мы? Неправильно, говорят, отсиживаться, когда кругом беда. А старики наоборот, уговаривают: не горячитесь, мол, разрешения нам на практику не давали, а после того московского бала к нам ещё хуже будут относиться. Уже ж всем подтвердили, что Фоня... народником был, хоть и жил в артели редко, а всё больше в Москве торговые дела вёл. Ну и вот...
Тут она замолчала, взгляд отвела. То ли вспомнила о том самом "Кровавом бале", то ли умершего родственника (того самого Фоню), то ли о других бедах своих думать начала. Чай по чашке растекался золотом, а на душе будто сумерки опустились.
-- Мне страшно, понимаешь? Такой разлад надвигается, не совладать. Старики с молодыми никак примириться не могут, а с каждым общим собранием только хуже, только крепчает всё. Когда такое видано чтобы было вот так... как кошка с собакой?! Как быть, не знаю...
Тихо стало. Только самовар посвистывал да ложечки по чашкам брякали негромко.