Увы, общение с хозяином бала для Анастасии ограничилось лишь парой светских фраз – благодарностью за приглашение и уверением в том, что она будет весьма рада знакомству с младшими Бестужевыми, которые, несомненно, являются достойными сыновьями и гордостью отца.
Павел Андреевич и Мария Александровна поспешили приветствовать высоких гостей – бал почтили своим присутствием цесаревич и великая княгиня Мария, - а рядом с Анастасией появилась графиня Ланская. Кажется, она весьма серьёзно и близко к сердцу восприняла просьбу вдовствующей княгини, поскольку оказалась не одна: Екатерину Петровну  сопровождал темноволосый военный в ослепительно-белом мундире кавалергарда – не ровесник, скорее, на пару-тройку лет старше Анастасии. Представив молодых людей друг другу, графиня исчезла столь же незаметно, как и появилась – столь необычный дар невольно наводил на мысли о магии.
Миг растерянности, впрочем, не отразившийся на лице – перед глазами Анастасии мелькали листы, исписанные крупным чётким почерком брата: «да, это имя Михаил, в самом деле, упоминал. Нечасто, но всё же…» – и княгиня улыбнулась.
- Очень рада знакомству, Александр Иванович, - вкладывая руку в ладонь мужчины, – и постараюсь вас не разочаровать. Вечер, - женщина чуть помедлила, подбирая эпитет, – ослепителен. Я не была в Париже, так что сравнивать не могу, хотя, в некотором роде, обязана этому городу жизнью: родители познакомились именно там.
А наше с вами знакомство могло бы произойти при совсем других обстоятельствах. Михаил уже год как грозится нагрянуть ко мне в Покровское, во время очередного отпуска, да не один, а вместе со всеми своими друзьями, ещё не связанными узами Гименея. Пока что мне удавалось отговорить его от этой безумной затеи: всё же от Петербурга до Владимирской губернии – отнюдь не ближний свет, но теперь раз уж я здесь, боюсь, брат исполнит своё намерение.

Истинна сложная вещь - в прошлом о ней писали святые-пустынники в библии, нынче толкую сотни метафизиков и моралистов, да только все равно поймать и определить абсолютную правду человек не способен. Уж слишком далеки мы от таких крайностей, впрочем, как и от любых других - зло или добро, жестокость и ласка, сие для нас, людей, лишь слова, которые порой используются для того, чтобы охарактеризовать поступки. Ведь строгий мужчина или хитрая женщина - это прежде всего люди, а где вы видали, чтобы мы были однозначно злыми или добрыми, нет, жизнь наша подобно мольберту с плеядой различных красок. Мы все перемешиваем в себе, запутываемся и, что самое главное, нас сие полностью устраивает, ведь как бы не гнались мы за бесконечно большим или бесконечно малым, но нет ничего ценнее той середины, в которой оказался человек.
И имя ей - свобода.
Свобода веры, свобода жизни, свобода во всем, пусть и обстоятельства часто занавешивают варианты да выходы тяжелой портьерой. Но они есть.
Вот, к примеру, продолжая тему о добре и зле, Иван Фёдорович Паскевич - человек открытого и доброго сердца - всегда имел выбор: воевать или же нет. Но ему хотелось быть полезным, хотелось служить своей родине и государю, а потому он убивал других людей на смерть, ведь они турки, они враги. Можно ли назвать это злом? Пожалуй, да, но за это зло в огромной стране убийце вручают медали, хвалят и отличают - явный пример, запутавшегося человечества, которого все-все устраивает.
Однако, в жизни Ивана были и менее прозаичные выборы.
- Стало быть, ты тоже едешь к министру? - спросил, сидевший на софе Меншиков, покачивая ногой. - А меня не пригласили, представляете? - повеса любил поскоморошничать без всякого на то повода, а потому гости четы Строгановых - все как один военные - заулыбались на лишнюю эпатажность генерала. - А тебя, тебя, Иван, за что позвали-то? - ответ его настолько мало волновал, что еще до конца фразы столичный красавец махнул рукой. - Впрочем, не отвечай, знаю. Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь будет-с там, а он военных чтит и выше дворян, и выше магов, и даже...
Меншиков, мерно отчитавший титул Константина, понял, что заговорился и чуть не сболтнул лишнего, однако, на смену оратору пришел Платон Зубов, недавно вернувшийся из-за границы и теперь втягивавшийся в столичную жизнь, а вернее ища опоры у первых друзей императора в лице того же Строгонова.
- И что же, вы поедете Иван Фёдорович? - спросил он с тонкой улыбкой учтивости, смотря лукавым медовыми глазами прямо из-под длинных (каких-то даже женских) ресниц.
Иван, все это время глядевший на друга с двояким выражением - то ли строгим, то ли веселым - повернулся к графу и, кивнув коротко, спокойно ответил в своей исключительной полудерзкой манере:
- А как же. Всенепременно поеду, тем более, там командир моей колонны быть обещался, - Иван намекал на Багратиона.
Удивительно, как быстро меняется жизнь, а вернее незаметно, еще только пять лет назад мужчина и помыслить не мог, что вновь окажется в фаворе у императорской семьи, однако, война, победы и храбрость вознесли его до таких придворных высот, что иным графам да князьям и не снилось.
- Тогда я, пожалуй, с вами, - произнес с легкой задумчивостью Зубов, который явно тоже был в числе приглашенных, хотя с его статусом сие и не удивительно.
Меншиков цокнул языком да руками всплеснул, чтобы уже через секунду ударить себя по коленям и встать с софы.
- Ах, господа, позвольте я уж тогда лично вам экипаж заложу, дабы хоть сколько-нибудь малую полезу обществу оказать, - он заиграл в воздухе руками и расшаркался сначала одной ногой, потом другой.
Зубов, совершенно не знавший эксцентричного характера Меншикова, похмурился. Подобное поведение можно было легко воспринять, как оскорбление, благо, что он заметил улыбки на лицах собравшихся офицеров, смекнув, что граф просто кичится да шутит.
- Подкову левую проверь, - сказанул вдруг усмехнувшийся Иван, не сдержавшись.
Улыбки стали шире, а кто-то и вовсе засмеялся - было видно, что это какая-то "своя" шутка, на которую повеса отреагировал моментально.
- А вам, милостивый государь, в карете чай не гарцевать!

Распрощавшись с вечером Строгановых, Зубов и Паскевич отправились в крытом экипаже на бал Бестужевых-Рюминых. Старушка зима еще не отпускала Петербург, который слепил взгляд заснеженными мостовыми да периодическими снегопадами, разумеется, сейчас уже было не то время суток, да и заместо ясного неба было - весьма привычное для жителей столицы - серое. Поэтому Иван, изредка поглядовавший то на перчатки, то на заклепки обшлага, задумчиво изучал улочки да перекрестки. В голове его царил настоящий штиль и лишь изредка какие-то случайные мысли вспыхивали в нем, как то: как умудрился Меншиков найти общий язык с Княжиным, почему Аракчеев в Москве, а не в Петербурге и как зовут младшего Бестужева - одним словом, никакой важности в сих мыслях не было, но Паскевич намерено усиливал бесмыслицу, потому что не желал думать о по-настоящему важных вещах.
Слишком уж он запутался в своей жизни, чтобы в ней разбираться.
"Кажется, Андрей" - наконец, сработала память аристократа, выловив имя поручика из головы, хотя Иван так увлекся, что не заметил, как сказал сию мысль вслух.
- Что? - переспросил, повернувшийся на голос, Платон, который так же смотрел в окно, придерживая шторку двумя пальцами и в этот момент отпуская её.
Иван неуклюже улыбнулся своей веселящей душу улыбкой и качнул головой, говоря при этом:
- Да, я вспоминал детей Павла Андреевича, забыл как младшего его звать.
Граф кивнул с понимающим лицом и тут же спросил все с тем же слащавым голосом учтивого незнакомца:
- И как же?
Было видно, что спрашивает он токмо из какой-то врожденной боязни манкирнуть уважением к генерал-майору. Качество для придворных очень свойственное. Иван, еще у Строгановых понявший для себя, что этот человек испытывает сильное презрение к людям, принялся мысленно себя ругать за то, что невольно затеял разговор с этим светским львом. Однако, мысли его нисколько не отражались с действиями.
- Андреем, если ничего не путаю, - о юноше он только вскользь слышал от своего знакомого Плещева.
- Да-да, что-то припоминаю, - протянул Зубов все так же дежурно. - Служит? - вновь озадачил Ивана вопросом граф.
- Сейчас все служат, Ваше Превосходительство.
С последним словом своим вздохнув, мужчина, капельку побледнев в лице, приготовился развлекать своего попутчика, хотя ни одному, ни другому это и даром не сдалось. Но этикет обязывал, как и положение.

Уже набегал вечерний холодок, когда Иван и Платон вышли из экипажа у крыльца дома Бестужевых-Рюминых. Снег здесь был расчищен, а холеные лакеи вышли на встречу господам, принимая от них пальто да шапки. Невзирая на то что Зубов являлся по чину военным одет он был в светское и заместо уголки вручил слуге соболиную шапку, сам же Паскевич щеголял генеральским мундиром, хотя эполеты по бальному были свитскими. Чулки да туфли заставили мужчину поспешить поскорее в дом, во всех окнах которого горел свет.
- Кажется, мы немного опоздали, - заключил тихим шепотом Зубов, незаметно поправляя перчатку и входя в необъятно просторный зал.
Замечание его было справедливо, уже вовсю танцевался полонез и новоприбывшие не могли поприветствовать ни хозяйку, ни хозяина, которого уже выхватил цепкий взгляд Ивана. Павел Андреевич танцевал с Её Высочеством, следуя в мерных пируэтах за Цесаревичем и его партнершей.
- Да, похоже что так, все граф с его шутками, - неторопливо произнес Паскевич, тряхнув правой рукой да пальцы размяв.
Прибывшие отошли к ближайшей стене, где группками стояли те, кто не танцевал. Взмахи вееров, блеск драгоценных брошек и роскошь, роскошь, роскошь - весь зал буквально-таки пропах богатством, хотя сам Иван в обители министра магии рассчитывал увидеть нечто необычное и выдающееся: играющие сами по себе инструменты или хотя бы летающие подносы с вином. Но нет. Консервативный маг, когда-то участвовавший в подавлении восстании Хмелёва, явно не стремился поразить гостей каким-то чудесами да трюками. "Впрочем чего я ожидал, не в цирк приехал" - мелькнула мысль в голове Паскевича и он прошелся большим пальцем левой руки по усам. Взгляд его, не нашедший Багратиона, теперь с любопытством всматривался в монаршьи лица. В бытность пажем и адъютантом Павла ему доводилось видеться с Константином и Марией, но если первый ему практически приелся, то вот Великая Княжна интересовала, ибо за эти годы она сильно изменилась и, пожалуй, внешне очень похорошела, вступив во вторую женскую молодость и одаривая теперь присутствующих той самой русской красотой, которая была так многими до страсти любима. Невольно Иван задумался о том, зачем Великой Княжне посещать Россию в такое время, но истинного ответа он, конечно же, найти не мог.

Есть только два источника пороков: праздность и суеверие.

     Светские вечера... вот наказанье. Что они, по сути своей? Понять не трудно: те, кому надобно - просят, те, кому скучно - ищут, те, кому не достает - выдумывают. Всеволод не относился ни к одним из перечисленных, потому после фронта, "понюхав пороху", как это говорится, интерес к сплетням и интригам потерял. Это, думал Плещеев, удел женщин и дураков.
Был, конечно, ещё немаловажный резон выхода в свет - прекрасный пол. Но за Плещеевым ходила дурная слава "вдовца", хотя он и ни разу не был женат. Однако, люди суеверны, в особенности высший свет, и не было ничего удивительного в том, что гибель лучшего друга Севi, связавшего свою судьбу с "вдовьей" семьей, только закрепила за Плещеевым черный шлейф. 
Стыдно признаться, но со временем Князь Всеволод и сам стал в это верить, и оттого не спешил жениться. На что жена, - думал Плещеев, - мне уже есть о ком заботиться. А заведи я жену - Катиш и Николенька только бы потеряли. Или, того хуже, получили бы в довесок ещё одну Плещееву - а это, право, сущий кошмар.

     Однако, приглашение от Павла Андреевича проигнорировать Всеволод не мог никак. Он очень уважал этого человека и помимо прочего был бы рад осведомиться о состоянии его здоровья, здоровья его семьи и каких-нибудь текущих делах, за которыми, признаться, Всеволод следил вполглаза. А ещё Катиш настояла, чтобы он выехал в свет. Она считала, что из-за неё он заточил себя после возвращения из действующих рядов армии. Сева же был уверен, что действует сугубо по своей воле.
Но решено: неделю назад Всеволод приказал приготовить поместье в Петербурге к его приезду.

     Февраль в Петербурге - редкостная мерзость. Коляски месили грязь у ворот, черными призраками подбираясь ближе ко входу в ярко освещенный дом Бестужева. Лакеи сновали у дверей, на ступенях, в ожидании своих загулявших хозяев. Всеволод остановил свой взгляд на одном из них, только воображая, каким бездельем страдает бедняга. Хотя, скука была теперь знакома и князю.
С Невы потянуло ледяным. Выбравшись из экипажа, Всеволод задержался на подножке, вдыхая холодный мокрый запах - наверное веяло со скованной льдом реки, а может быть сам Петербург этим запахом напитался.
Пестрый поток гостей тянулся ко входу - сегодня много знатных людей будет здесь, но лишь до немногих Всеволоду действительно есть дело. Поправив шапку из чёрной бурки, так и норовившей залезть на глаза, мужчина влился в медленную процессию лучших людей России, к которой не испытывал ничего общего с единением.

     Звуки первого, открывающего бал полонеза уже разносились по зале, но Всеволод не спешил танцевать. Он изредка бросал взгляды на пары, примечая, кого из танцующих он знает, а кого нет. Минуя многих, как знакомых, так и нет, Всеволод с видом важной птицы прошествовал к кружку людей, собравшихся вокруг князя Багратиона. Плещеев уважал этого человека, и был знаком с ним с Аустерлица. Багратион не так давно провел блистательную кампанию на турецкой стороне, и Всеволоду было интересно услышать от генерала подробности. А бал и светская суета казались Всеволоду как раз подходящим случаем, чтобы укрепить знакомство и пообщаться с приятным человеком.
Багратион очевидно скучал. По своей натуре он был человек закрытый, а ещё и набившие оскомину разговоры о Наполеоне: спорили о том, будет война или нет.
— Князь, какого же мнения придерживаетесь Вы? - один из графов, с которым Всеволод вроде бы сводил знакомство, но хоть убей не помнил его имени, поинтересовался у Плещеева, обращая интерес кружка на Всеволода. Всеволод же, сцепив руки за спиной, с едва уловимым интересом слушал спор и лишь лениво повернул голову в сторону задавшего вопрос.
— У России никогда не было друзей, и быть их не может. Нам не на кого положиться в грядущей войне.
Мужи немедленно нахохлились, поджимая губы. Багратион поднял глаза на князя, как будто пытался вспомнить. где раньше видел этого вольнодумца. — Однако, покуда нашими войсками располагает Кутузов, нет причин для беспокойства.
— Я готов выразить согласие, - негромко отозвался Багратион. — Князь Плещеев, если я верно помню?
— Верно, Ваше высокопревосходительство.
— Примите соболезнования насчёт Вашего друга и зятя.
— Благодарю, князь.
— Князь, планируете ли Вы заниматься наукой как Ваш покойный дед? Или посвятите себя службе государству как Ваш отец? Вы давно не навещали нас, - личность Плещеева, внезапно появившегося в обществе, заинтересовала других, пара человек подошла к кругу, желая непеременно выведать все подковерные тайны темной лошадки Плещеева.
— Ни то, ни другое, - безразлично бросил Всеволод, демонстрируя нежелание это обсуждать. Но общество редко прощает тайны.
— Говорят, Вы оставили отца в одиночестве. Право…
— С вашего позволения, я Вас покину, - Багратион, уставший от сплетен едва ли не больше томного Плещеева, предпочёл ретироваться. Плещеев проводил его понимающим взглядом.
— Нахожу эту тему крайне безынтересной, Графиня. Прошу прощения за мою бестактность, - Плещеев чуть улыбнулся, и двинулся в противоположную сторону, надеясь переброситься ещё порой слов с Павлом Андреевичем и его супругой.
Высший свет... многоголовая, многоногая тварь, готовая проглотить или растоптать тебя в любую минуту.
~

Отредактировано Всеволод Плещеев (11 Июл 2017 22:37)

     Екатерина Петровна Ланская, право, знала добрую часть Петербурга. Её зоркий глаз, годам отточенная светская чуйка прекрасно подсказывала хозяйке, за какие ниточки нужно дергать в тот или иной момент. Любой светский вечер был похож на огромный прядильный цех, где, как и полагалось, всегда был управляющий - он мерным шагом ступал меж прядильных станков, то тут, то там, поправляя пряжу, наводя нити - то чуть натягивая их, то чуть ослабляя. У этой прядильной мастерской была и своя хозяйка, но Екатерина Ланская несла свою, добровольно взваленную на плечи ношу с честью и гордостью даже тогда, когда в том не было крайней нужды.
— Всеволод Николаевич! Стало быть, какая встреча! Неужто и Вы вернулись в Петербург! - княгиня, увидев среди примелькавшихся одно давно забытое лицо, плавно, будто бы невзначай, настигла князя, складывая с негромким хлопком свой веер.
— Екатерина Петровна, - Всеволод услужливо наклонил голову в знак приветствия и лишь немного улыбнулся самыми краешками губ. — Если бы я жил во времена Цицерона - я жил бы в Риме. Екатерина Петровна улыбнулась, легко и непринужденно, покуда её шестеренки уже настраивались на манеру общения с Плещеевым: не самую простую, и не самую приятную.
— Как Ваша сестра, князь? Отец? Все ли здоровы?
— Покорнейше благодарю, княгиня, - Плещеев чуть склонил голову в знак участливости, но не более, чтобы не дай Бог не дать продолжения этой теме. Ланская почти что сразу уловила мимолетный настрой и переменила тему.
— Как Вы находите князя Багратиона, князь Всеволод? Будто бы он скучает. Ему не по нраву наши балы? - оба собеседника повернулись в ту сторону, где стоял бравый военный с растерянным, кажется, грустным видом.
— Война заставляет человека иначе смотреть на вещи, Екатерина Петровна, - спокойным тоном ответил Плещеев, будто бы немного задумавшись.
— Иначе? В лучшую или в худшую сторону? - Ланская, заметив как задумался князь, с интересом изучала его лицо.
— Если бы я знал ответ на этот вопрос, - улыбнувшись немного в ответ, Всеволод перевел взгляд на Екатерину Петровну, по-прежнему не меняя своей позы.
Философские изречения, впрочем, управляющей прядильной гильдии были не интересы, а базовый запас для завязки беседы она уже исчерпала.
— Я помню, Вы прекрасно танцуете, князь Всеволод. Пригласите одну даму? Она ещё мало кого знает здесь, и совсем молодая вдова.
На последнем слове Ланской Плещеев едва заметно вскинул бровь, но вовремя подавил своё изумление, оставив его для Ланской тайным. Поменяв руки за спиной, и как будто ещё больше расправляя плечи, он сказал:
— Что ж, на балу подобает танцевать. Отчего бы и нет - ведите.
Ланская была очень довольна, что очередная ниточка просунула голову в петлицу, оттого радостно постучав по раскрытой ладони веером, поплыла по окраине танцующего круга в сторону отдыхающей после полонеза княгини Холмской. Всеволод шёл следом неспешно, будто каравелла, разрезающая спокойную морскую гладь острым носом.
Свет тысячи свечей мягко обнимал теплым светом его белый мундир, расшитый на груди серебром - точно морозными узорами, кроваво красные эполеты и подбитые той же материей фалды, легко подрагивающие при шаге - всё, всё составляло единую, целую картину князя Всеволода Плещеева. Князь Плещеев действительно любил танцевать и хорошо знал этикет вальса. И очень надеялся на то, что Ланская не собирается сватать его, или как это в высшем свете заведено. Потому как сватовства он не любил, и завидным женихом тоже себя не считал по веским причинам.
— Анастасия Дмитриевна, позвольте рекомендовать Вам князя Всеволода Николаевича Плещеева, - дружелюбная улыбка на лице Ланской, легкое касание руки, чтобы привлечь внимание княгини, и шаг в сторону. Всеволод, не меняя направления, прошел ещё несколько шагов прямо и остановился рядом с княгиней Ланской - точно бы причалил у края пристани - внимательно, не моргая, наблюдал за лицом новой знакомой.
— Рад знакомству, - сказал он, не переменившись в лице, и даже не улыбнувшись, затем сделал отчетливый учтивый кивок. — Могу я предложить Вам тур вальса?
~