Божиею поспешествующею милостию, Мы, Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель и Государь Иверския, Карталинския, Грузинская и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и Государь Еверский и прочая, и прочая, и прочая.

Екатерина II Алексеевна (1729–1796гг.) — бабушка, покойная Императрица Всероссийская.
Павел I (1754–1801 гг.) — отец, покойный Император Всероссийский.
Мария Федоровна (1759 г.) — мать, принцесса Вюртембургского дома, вдовствующая Императрица Российской империи.

Константин Павлович (1779 г.) — младший брат, цесаревич, великий князь, наследник императора Александра.
Александра Павловна (1783–1801гг.) — младшая сестра, великая княгиня, в замужестве — палатина венгерская. Умерла родами.
Елена Павловна (1784–1803гг.) — младшая сестра, великая княгиня, герцогиня Мекленбург-Шверинская. Умерла от чахотки.
Мария Павловна (1786 г.) — младшая сестра, великая княгиня, принцесса Саксен-Веймар-Эйзенахская.
Екатерина Павловна (1788 г.) — младшая сестра, великая княжна, замужем за принцем Ольденбургским.
Ольга Павловна (1792–1795гг.) — младшая сестра. Умерла в раннем детстве.
Анна Павловна (1795 г.) — младшая сестра, великая княжна, не замужем.
Николай Павлович (1796 г.) — младший брат, великий князь.
Михаил Павлович (1798 г.) — младший брат, великий князь.

Елизавета Алексеевна (1779 г.) — супруга, российская императрица, урожденная принцесса Баденская.

Анна Федоровна — супруга цесаревича великого князя Константина Павловича, великая княгиня, урожденная принцесса Саксен-Кобург-Заафельдская.
Павел Константинович Александров (1808 г.) — крестник, внебрачный сын Константина Павловича.

Пауль Фридрих (1800 г.) — племянник, наследный принц Мекленбург-Шверинский.
Мария Луиза (1803 г.) — племянница, принцесса Мекленбург-Шверинская.

Карл Фридрих (1783 г.) — супруг великой княгини Марии Павловны, наследный принц Саксен-Веймар-Эйзенахский.
Мария Луиза Александрина (1808 г.) — племянница, принцесса Саксен-Веймар-Эйзенахская.
Августа Мария Луиза (1811 г.) — племянница, принцесса Саксен-Веймар-Эйзенахская.

Петр-Фридрих Ольденбургский (1784 г.) — супруг великой княгини Екатерины Павловны, второй сын герцога Ольденбургского, генерал-губернатор Тверской, Ярославской и Новгородской губерний.
Фридрих Павел Александр (1810 г.) - племянник, сын Екатерины Павловны и Петра-Фридриха Ольденбургского.

In youth you'd lay awake at night and scheme
Of all the things that you would change,
but it was just a dream!
    Александр родился в декабре 1777 года в семье цесаревича Павла Петровича и супруги его Марии Федоровны, однако с первых минут мать и отец принимали малое участие в его жизни. Даже имя — и то мальчику подобрала царствующая бабушка, Екатерина II. Необычное для рода Романовых имя — Александр — бабушка выбрала в честь Александра Невского и Александра Македонского, тем самым пророча внуку великую судьбу.
    Александр рос при бабушке в Царском Селе, лишь изредка видясь с родителями, которых та открыто недолюбливала. Ребенком он был ласковым и нежным, чем доставлял бабушке огромное удовольствие. Та приставила к нему нянюшку-англичанку, благодаря которой Александр заговорил на английском едва ли не раньше, чем на русском. Помимо этого, бабушка писала ему сказки и лично следила за всяким моментом его воспитания.
    Верным другом по играм для Александра стал его младший брат Константин. Множество игр было играно великими князьями в Александровском парке. Помимо родного брата, Александр также сдружился с Павлом Строгановым, воспитывавшемся при отце Павла Строганова Николаем Новосильцевым (пусть тот и был значительно старше) и Александром Голицыным из Пажеского корпуса.
    Однако не одними играми было полно детство Александра. Бабушка была озабочена систематическим и всесторонним образованием обоих великих князей. Одно это утешало Александра: по крайней мере, рядом всегда был брат, с которого спрашивали пусть и несколько меньше, но все-таки спрашивали. Некоторые вещи бабушка объясняла Александру сама: так, «Декларацию прав человека и гражданина» он узнал именно в ее изложении. Для других были наняты лучшие преподаватели, первым из которых стал Фредерик Лагарп.
    Первой задачей Лагарпа было научение Александра французскому языку. Александр же, пусть и был умен, но отличался едва ли не полным отсутствием умения сосредоточиться и методично постигать какую-либо науку. Однако Лагарпа он уважал, с удовольствием читал с ним Демосфна, Мабли, Тацита, Гиббона, Локка и Руссо. Позже к Петру Ивановичу, как звали его великие князья, присоединились профессор физики Крафт, знаменитый ботаник Петр Паллас, преподававший географию и естествознание, математик Массон, писатель и просветитель Михаил Муравьев, а самое главное — Николай Салтыков, которому была отведена роль главного воспитателя.
    Никто из этих людей, впрочем, не знал ничего об объекте вящего интереса Александра — о магии. Выспрашивать учителей в присутствии царственной бабушки он не решался, заранее догадываясь, к чему это может привести, и даже в ее отсутствие они обычно переводили разговор в другое русло. Все это вводило Александра в недоумение: бабушка испытывала острую неприязнь к магии, в то время как отец был гораздо более приятного мнения о ней, и он, сызмальства привыкший лавировать меж двух огней, никак не мог составить своего мнения.
    Даже его духовник, отец Андрей Самборский, законоучитель и преподаватель английского языка, отказывался давать ответы на вопросы великого князя. Вместо этого отец Андрей предпочитал водить Александра и его брата на педагогические прогулки по Белозерке, объясняя им пользу земледелия и знакомя с бытом и нуждами крестьян. Впрочем, глубокой религиозности в Александре ему воспитать так и не удалось: великий князь был вполне не против исполнять все надлежащие церковные обряды, но все знания его были поверхностны и неполны. Впрочем, на его неусидчивость и нежелание вникать в предмет обучения жаловались все преподаватели. Даже генерал Протасов, приставленный следить за поведением Александра, был нелестного мнения о его академических успехах. Ленивого Александра куда больше занимали игры с братом и друзьями.
    Однако в одной науке он преуспел больше прочих, чему обязан Салтыкову: тот, зная нелегкое положение воспитанника, приучал его лавировать между мнением бабушки и отца, и в этом Александр преуспевал, как ни в чем другом. Из всего его воспитания и обучения, несмотря на старания отца Андрея, носивших все-таки больше теоретический, нежели практический и прикладной характер, это было самой полезной вещью в глазах Александра. Ему не хотелось расстраивать ни бабушку, ни отца, но характеры их были столь противоположны, что ему приходилось прикладывать немало усилий.
    Так, при бабушке Александр надевал надлежащую маску острой нелюбви к магии, а при отце же, наоборот, не одобрял политику бабушки в общем и относительно магии в частности. Однако Александр, по натуре человек мягкий, никогда не мог выдавать тех резких замечаний, на которые был способен брат, громко осуждавший императрицу в присутствии цесаревича, и цесаревича — при дворе императрицы. Александр не мог себе позволить подобного еще и оттого, что знал о задумке своей царственной бабушки возвести его на престол в обход отца. Противостоять ей он не мог, а потому избрал тактику другого толка: в письмах Екатерине II он соглашался с ее планом, но настолько витиевато, что уличить его в этом было почти невозможно, а в письмах к отцу — звал того цесаревичем, явно давая понять, что не будет претендовать на престол.
    Среди прочих вещей, Александра всегда тяготила необходимость в принципе быть наследником престола. Он никак не мог взять в толк, отчего и бабушка, и отец так пекутся о злосчастной короне, когда он сам с куда большим удовольствием отказался б от нее. К счастью, от сих мыслей его отвлекали и младшие сестры, и брат, и отец Андрей, к которому он относился с огромной теплотой. Последнему пришлось оставить свою работу по причине болезни, но Александр продолжал вести с ним проникновенную переписку. Место отца Андрея в кругу друзей Александра тогда занял Виктор Кочубей.
    Одним из пунктов исполнения плана царственной бабушки стала скорая женитьба Александра. Так, всякое его обучение прекратилось, когда ему было четырнадцать лет, все преподаватели распущены, и при великом князе остался один лишь Лагарп. Александра, как раз вступающего в возраст, когда молодых людей начинают интересовать молодые дамы, перспектива скорой женитьбы приятно волновала и тревожила одновременно. Однако, как и во многом другом, противостоять воле бабушки он не мог, а потому решил смириться и посмотреть, что будет.
    В невесты ему бабушка отобрала двух дочерей маркграфа Баден-Дурлахского, меж которыми велела выбрать самостоятельно. Для того сестры Луиза и Фредерика прибыли в Петербург. Александру все это было непривычно: до сих пор, ежели ему и доводилось испытывать трепетные чувства к кому из придворных дам, он к ним не подходил — во-первых, они были старше, во-вторых, брат засмеет. Посему великий князь чувствовал себя в высшей степени стыдливо и неловко, однако же после нескольких встреч остановил свой выбор на старшей из сестер, Луизе.
    Для того, чтобы искренне, чисто влюбиться в Луизу, Александру не потребовалось много времени. Первые чувства волновали и будоражили его, но смущение не давало ему излить свою любовь вслух. Посему он улучил момент во время рисования вместе с остальным обществом за круглым столом в бриллиантовой комнате дворца и сознался Луизе на листке бумаги, где писал о своем пылком чувстве и о том, что желает видеть ее своей женой. Та, к величайшему облегчению князя, его чувства приняла благосклонно и согласилась.

Амуру вздумалось Псишею,
Резвяся, поимать,
Опутаться цветами с нею
И узел завязать.
Г. Р. Державин
    Царственная бабушка осталась довольна и выбором Александра, и самой его невестой. Что касается отца, то он явно начинал подозревать весь замысел Екатерины II, и Александру тяжко было ловить на себе его взгляды. Однако свадьбы было не остановить: Луиза приняла православие, сделавшись Елизаветой Алексеевной, и приготовления шли полным ходом. В их число, помимо прочего, по велению бабушки вошел и совсем неприятный для Александра эпизод. Одной из своих придворных дам бабушка не постыдилась поручить научить его тайнам «тех восторгов, кои рождаются от сладострастия». Дескать, без подготовки к брачному ложу великому князю подходить не стоит. Александр как мог отнекивался, смущенный подобным вниманием к чрезвычайно интимной части собственной жизни, и хотя ему и удалось не без великого труда отбиться от большинства этих уроков, нежное чувство к Елизавете, что возникало в его душе, теперь отравилось.
    Свадьбу сыграли в сентябре 1793 года, и с тех пор пятнадцатилетнему Александру во всем предписывалось быть взрослым, коим он себя не чувствовал. В подарок на свадьбу царственная бабушка принялась строить Александровский дворец — по ту сторону Александровского парка от ее собственного.
    Чем ближе становился к исполнению план бабушки, тем больше тяготился своим положением Александр. Утром он бывал на военных смотрах отца в Гатчине, от которого с годами перенимал любовь к дисциплине и военным парадам, а вечером, надев совсем иную маску, посещал изысканное общество бабушкиного двора в Эрмитаже. К этому времени он уже вполне научился нравиться и там, и тут, легко очаровывая что свиту отца, что придворных бабушки. Эти лицемерные игры не мешали Александру видеть, как много интриг плетется при дворе: вот и маги поднимали тайное восстание, а пресекших его вместо награды отправили в ссылку, вот и при дворе появился Адам Чарторыйский, заложник бабушки. С последним Александр, впрочем, быстро сдружился, к неудовольствию своего отца.
    Чем больше интриг и политических игр дворянства наблюдал Александр, тем больше он укреплялся в своих мечтах уехать с Елизаветой жить на Рейнс. Жена поддерживала его в этой идее — отречься от прав на престол и зажить спокойной частной жизнью в тиши и дали от всех этих злых, лживых, бесчестных людей, большую часть который Александр не желал бы видеть у себя даже лакеями. Однако друзья его были резко против таких мечтаний. Что Кочубей, что Чарторыйский, что Голицын, что Новосильцев — все как один уговаривали Александра повременить с подобными громкими заявлениями и не складывать с себя царское наследие, когда его можно применить с куда большей пользой. Постепенно Александр поддался их увещеваниям и сменил планы: теперь его искренним желанием стало дать народу конституцию, а затем уже устраниться от царствования.
    Параллельно со всеми этими событиями проходивший военную службу в гатчинских войсках Александр начал глохнуть. По случайности он оказался чересчур близко к пушкам на маневрах, и батарея выстрелила прямо рядом с ним. Генерал Протасов, все еще по наставлению бабушки присматривавший за Александром, сообразил ему врача, но великий князь наотрез отказывался принимать выписанные лекарства. Если бы только бабушка позволила магу-медикусу осмотреть его, уверен был Александр, то весь этот недуг ушел бы за считанные мгновения! Однако же просить о таком вслух он не рисковал, но перспектива принимать обычные лекарства отнюдь не внушала ему энтузиазма. Как и всякому человеку, ему бы хотелось излечиться быстро и верно — прогрессирующая глухота пугала его.
    Вскоре Лагарп, его учитель либеральных взглядов, был окончательно уволен, однако Александр поддерживал с ним переписку. Ему было жаль прощаться с человеком, который вдохновлял и просвещал его на протяжении такого долгого срока, и благодаря которому он зажегся идеей конституции.
    С первой смертью Александр столкнулся, будучи семнадцати лет от роду, когда после долгих мучений умерла его младшая сестра, Ольга Павловна. И вновь Александр пришел к уже знакомой мысли: ах если бы только царственная бабушка дозволяла магам-медикусам помогать обычным врачам! Александр был уверен, что сестру можно было бы спасти, но, увы. Втайне от бабушки он надеялся, что, взойдя на престол, даст не только конституцию народу российскому, но и свободу — российским магам. Запретный плод был сладок, и хотя Александр знал о магии ничтожно мало, видя явственные отличия бабушкиного двора от отцовского, бабушкиного мнения от отцовского, он не мог поверить, что можно судить об этой науке столь однозначно и просто.
    Меж тем, дворцовые интриги не могли не захватить и самого Александра — да по самому неожиданному сценарию. Молодой любовник бабушки, Платон Зубов, принялся ухаживать за Елизаветой. Видевший все это Александр попеременно приходил то в ужас, то в раздражение, хотя и был восхищен истинно ангельским поведением супруги, отвергавшей всякие ухаживания. О своих смешанных чувствах он писал своему другу Кочубею. Однако со временем смешение ушло, оставляя после себя горечь и неуверенность в том, насколько в действительности невинна Елизавета. Душевного утешения и совета Александр искал у Голицына, который стал при нем камер-юнкером. Голицын не подводил его ни в одном, ни в другом, и великий князь был бесконечно благодарен ему за терпение и дружескую теплоту.
    К моменту, когда было закончено строительство Александровского дворца и супруги въехали в него жить, Александр уже не испытывал к Елизавете тех теплых и трепетных чувств, которые пылали в нем на свадьбе. Напротив, его начали увлекать другие придворные дамы. В частности, его фавориткой сделалась София Мещерская, отношения с которой Александр, впрочем, предпочитал не афишировать перед супругой из остатков своих теплых к ней чувств. К тому же, он видел, как испортились отношения его родителей с Елизаветой и не хотел доставлять ей лишнего повода для расстройства.
    Он знал о том, что жена имеет чувства к его другу Чарторыйскому, а тот, в свою очередь, имеет чувства к ней, но оба, словно боязливые птицы, не решаются сделать первый шаг. Поэтому всякий раз, когда знающий о похождениях великого князя Чарторыйский упрекал его в неверности Елизавете, Александр отвечал едкими шутками, как с языка брата, и призывал не стесняться — и сознаться в чувствах. Впрочем, он был уверен, что друг никогда не решится закрутить роман с Елизаветой, а потому позволял себе распущенность, которую в иных случаях нашел бы недопустимой.
    Ноябрь 1796 года вознес Александра вверх по карьерной лестнице, когда он был произведен в полковники гвардии, а затем стремительно уронил вниз по лестнице эмоциональной: смерть царственной бабушки ввергла его в шок и вместе с тем принесла облегчение. Больше никакого грандиозного плана о восхождении на трон не было. Александр мог вновь проводить свои дни в обществе друзей, в частности, вернувшегося в Россию из Франции Строганова, который определенно нуждался в хорошей разговорной практике на русском.
    На престол взошел его отец, Павел I, и Александр надеялся, что уж теперь сможет вздохнуть спокойно. Больше ему не придется метаться меж двух огней. Бесконечное лицемерие утомляло его. Он очень надеялся, что последней ложью, которую ему придется принять на душу, будет ложь о том, что новорожденный Николай Лукаш, ребенок Софии — не его сын.

Вы одним со мной духом дышите!
Павел I
    Александр жестоко ошибался. Отец назначил его петербургским военным губернатором, шефом гвардейского Семеновского полка, командующим столичной дивизией, председателем комиссии по поставкам продовольствия. В самом назначении не было ничего дурного, чего не сказать о характере отца. Безрассудство, тиранство и фаворитизм дорогого батюшки порой ввергали Александра в отчаяние. Явно опасавшийся, что Александр метит на его место, отец прилагал все усилия, чтобы поставить его в одно положение с собой, доказать ему, что они схожи. Отец заставлял Александра лично подписывать приказы о жестоких карах невинным людям. Противиться он не мог, а потому ставил роспись, где было надобно.
    Отдушиной Александру в то время стало несколько вещей. Во-первых, на службе он сблизился с графом Паленом и гатчинским капралом Аракчеевым. Первый, циничный и безусловно умный, как и сам Александр, не одобрял поступков императора. За холопьей спиной второго же было удобно прятаться от безумствующего батюшки. Во-вторых — и это, пожалуй, было чуть ли не единственное, что в политике отца нравилось Александру — прекратились гонения на магов, и в высшем свете наконец-то начали показываться эти загадочные люди, изучающие магическую науку. Александр искренне интересовался ими и искал встречи с теми, кто теперь не боялся в открытую рассуждать о магии, и расспрашивал их обстоятельно и подробно.
    Отец назначал Александра в различные структуры и дальше: для начала в военный парламент, а затем и в Сенат. Семейные дела Александра, под стать государственным, не улучшались: супруга не могла ни дать ему наследника, ни вызвать в его душе былых жарких чувств. Софию Александр тоже разлюбил, и на этот раз объектом его внимания стала новая особа — Мария Четвертинская, славившаяся своей красотой. Она очаровала его без особого труда, поймав его в тяжкий момент жизни и дав то утешение, которого он, при лучших обстоятельствах, нашел бы в собственной жене.
    Другой отрадой Александру продолжали служить его верные друзья: Строганов, Кочубей, Чарторыйский и Новосильцев. Вместе с ними он любил вслух предаваться мечтам о том, как даст народу конституцию и покинет престол. Легкое фрондерство против отца обеспечивало ему расположение высшего дворянства, которое тоже начинало неминуемо уставать от самодурства и жестокости императора.
    Отец, как казалось Александру, в попытке лишить его всякой радости в жизни, выслал из Петербурга сначала Голицына, а затем и Чарторыйского — послом к сардинскому двору. Впрочем, последнему была и иная причина: Елизавета родила дочь Марию, девочку темноволосую, совсем не как великий князь и его жена. Александр, помня, как сам подначивал друга, сердиться на него не мог, да и супруге в тот момент тоже скорее сочувствовал. Все это виделось ему еще одной придворной интригой, от которых хотелось бежать на край света: кто-то наверняка разжег подозрения отца, и вот результат. Александр пришел к опечаленной жене, чтобы утешить ее, и они оба долго гадали о том, как все так произошло.
    Вскоре и Кочубей уехал заграницу. Елизавета была полностью поглощена дочерью, Александр же мало интересовался девочкой, куда больше его увлекало общество Четвертинской, связь с которой он пока не афишировал, но и на великие хитрости ради ее сокрытия не шел. Бог, однако, решил, что и этого недостаточно Александру для урока, и в начале июля умерла Мария. Сам не чувствуя огромной любви к не своей дочери, он, тем не менее, был огорчен смертью и испуган тем, как горе подействовало на Елизавету. Испуг его был столь велик, что он даже на некоторое время перестал столь часто видеться с Четвертинской, сосредоточив все свое внимание и душевное тепло на жене, которой требовалась поддержка.
    Продлилось это, впрочем, недолго. Елизавета замкнулась в себе, и Александр, видя, что бессилен улучшить ситуацию, предпочел устраниться от нее. Бежал он к Четвертинской, которая стала ему фактически второй женой, хотя ее и выдали для приличия замуж за Дмитрия Львовича Нарышкина.
    Тучи продолжали сгущаться: в Вене умерла младшая сестра, Александра Павловна, вот уже и мать была почти в опале, настолько плохи стали ее отношения с отцом, и все это было невыносимо Александру до такой степени, что, впервые услышав о заговоре из уст Палена, он почувствовал даже некоторое облегчение. Согласиться на личное участие, однако, он не мог, хотя граф и уговаривал его всеми подручными средствами. Александр лишь просил Палена о том, чтобы отца оставили в живых. Граф дал ему такое обещание.
    Тот мартовский вечер Александр запомнил навсегда. Не находя себе места, полностью одетый на выход, он метался по комнатам в беспокойстве. То ему казалось, что отец все знал и сейчас придут гвардейцы заключать его под стражу и казнить, то наоборот, что все будет хорошо, и батюшка разумно откажется от престола в его пользу. Рядом с ним была Елизавета, которой он был безмерно благодарен, несмотря ни на что, за ее моральную поддержку, силу духа и холодность ума. Она не отходила от него ни на шаг, лишь изредка отлучаясь по его поручению проверить матушку.
    Как гром среди ясного неба грянула новость о том, что отца убили. Александр, не веря своим ушам, смотрел на графа Палена, обещавшего ему, что цареубийства не случится, и чувствовал, как вина тяжелым пологом ложится ему на плечи. Не хотелось ему более ничего: ни царствовать, ни показываться на люди, ни нести радостную, как убеждал его граф, весть о своей скорой коронации. Чувствительная душа его была не готова к такому грузу, и Александр зарыдал.

Довольно быть мальчишкой!.. Извольте царствовать!
Граф Пален
    Взявши себя в руки не без помощи стойкой Елизаветы, Александр все-таки вышел показаться перед народом и объявить о смерти батюшки от апоплексического удара — официальной причины, которую лейб-хирург и маг-медикус государя написал в сертификате о смерти. Править Александр обещал по заветам бабушки, которой воспитывался и к которой испытывал уважение. Более всего его не устраивал царящий в стране произвол, и одной из своих задач Александр постановил водворить везде законность — четкую и фундаментальную.
    Начать пришлось с тех самых людей, которые возвели его на престол. Мать требовала расправы над заговорщиками, но совсем казнить их Александр из политических соображений не мог, а потому удовлетворил просьбу тем, что удалил их из столицы. Это принесло толику спокойствия и ему самому: он не мог доверять тем, кто с такой легкостью расправился с его отцом, хотя ему было дано иное обещание и честное слово.
    В сентябре 1801 года прошла коронация в Успенском соборе. Однако же принимая корону на голову из рук митрополита Платона, Александр думал вовсе не о грядущих реформах и конституции, и прочих своих детских мечтах, а о том, что погубил отца ради ненавистной железки, и нет ему прощения, и покоя нет. Александр опасался, что брат и сестры, расположением которых он дорожил, осудят его за этот поступок, когда и если узнают о нем, и это станет самой большой карой за подобное злодеяние. Несмотря на это, наученный до сих пор скрывать свои чувства за маской, надлежащей событию и окружению, он ничем не выказывал своих мыслей.
    По восшествии на престол, Александр помиловал множество заключенных, разрешил вернуться на службу дворянам, ранее уволенным отцом, снял запрет на ввоз различных товаров, объявил амнистию беглецам из-за границы, восстановил дворянские выборы, денежные пособия на содержание ведущих научных учреждений и действие жалованной грамоты для дворян и городов, ликвидировал тайную канцелярию. К магам он также отнесся с благосклонностью, да притом куда более искренней, чем его покойный отец, больше заинтересованный в ломке екатерининских устоев, чем в чем-либо еще.
    Царствовать оказалось непросто. Несмотря на прошлую службу, Александр был неопытен в государственных делах и хитросплетениях, которыми являлись отношения разнообразных деятелей правительства, плохо осведомлен о положении России и, наконец, попросту имел мало людей, на которых мог положиться. Потому едва ли не первым его шагом стало позвать обратно своих старых добрых друзей. Так в Петербург вернулись Чарторыйский и Кочубей, от которых Александр ожидал дельных советов, поддержки и помощи в делах государственных. Вернул он и Голицына, назначив его обер-прокурором. С последним у них нашелся новый неожиданный общий интерес: Голицын, пусть и не имел особой веры и знаниями располагал весьма поверхностными, разъяснял Александру самые сложные богословские вопросы, которые волновали тяготившегося виной императора.
    Четверо друзей Александра: Строганов, Кочубей, Чарторыйский и Новосильцев вошли в Негласный комитет, который они в шутку звали Комитетом общественного спасения. Свои встречи с друзьями Александр проводил тайно, опасаясь, что ежели сделает их публичными, то это подорвет всякий его авторитет среди дворянства. Они собирались в укромной комнате императорского дворца, полные надежд и мечтаний о либеральных реформах. Все они, в общем и целом, разделяли стремления самого Александра, и оттого особенно ему нравилась такая компания. Трижды в неделю Негласный комитет заседал, обсуждая планы необходимых реформ.
    Одной из вещей, которые уже давно не нравились Александру, была коллективная безответственность разнообразных коллегий. С мыслью искоренить ее он и учредил министерства: теперь за каждую отрасль отвечал свой министр, который отчитывался лично перед ним. Это обеспечило определенный порядок. Министром внутренних дел, для пущего порядка, Александр назначил Кочубея, а тот, в свою очередь, уговорил его дать Сперанскому, выходцу с низов, работать при нем. Александр не возражал.
    Не знакомый с этим даровитым чиновником лично, Александр вскоре познакомился с его творением: «Указ о вольных хлебопашцах», который воплощал в себе наивную мечту государя освободить крестьян из крепостничества, был разработан при непосредственном участии Сперанского. Вдохновленный подобным начинанием, Александр через Кочубея поручил Сперанскому разработать план преобразования государственной машины империи.
    Ему думалось, что он положил прекрасное начало своему правлению, и все либеральные идеи, что они обсуждали в Негласном комитете, действительно возможно претворить в жизнь. У консервативного дворянства было иное мнение, и именно об него разбилось намерение Александра запретить продажу крестьян без земли. Привыкший лавировать меж двух огней, император вновь почувствовал себя в давно известном ему положении. Оказалось, что реформы невозможно провести по щелчку пальцев, как бы сильно ему того ни хотелось.
    Увлеченный государственными делами, Александр совсем позабыл о жене, с которой даже не жил, предпочитая проводить свободное время если не с друзьями, то в компании Нарышкиной, которая, к тому же, родила от него дочь. У Александра не было особого времени привязаться к малышке, однако ее смерть в младенчестве несколько огорчила его. Была и другая смерть в то время — его сестры, Елены Павловны — опечалившая императора. Видимо, чтобы хоть как-то уравновесить все эти горестные события, Бог дал Александру передышку. Другая его сестра, Мария, сыграла свадьбу с наследным принцем Саксен-Веймарским Карлом Фридрихом — хоть что-то не стало трагедией, хотя Александр уже был готов ко всему.
    Пока Александр сосредотачивался на делах внутренних, дела внешние тоже не стояли на месте. Франция наращивала мощь, что определенно не нравилось никому в Европе, и в Петербурге Чарторыйский и Новосильцев, к вящему удовольствию англофила Кочубея, подписали Петербургский союзный договор с Англией, который заложил основы третьей антинаполеоновской коалиции. Вскоре должна была грянуть война с французами. В сентябре 1805 года Александр отбыл в армию.
    Перенявшему от отца любовь к парадам, дисциплине и всему военному Александру не терпелось поиграть в армию, ему казалось, что он хорошо просвещен в этом деле, и его самоуверенность сыграла с ним плохую шутку. По настоянию Александра войска Кутузова прекратили отступление и, не дожидаясь подкрепления, вступили в сражение с французами при Аустерлице. Поражение было чудовищным и первым в генеральном сражении со времен Петра Великого. Александру пришлось бежать с поля боя задолго до поражения с жалкими остатками свиты, и он гнал коня без всякого отдыха, пока не остался с одним лишь лейб-гусаром — единственным, кто мог за ним угнаться. Почувствовав, что опасность миновала, Александр слез с коня, в полном отчаянии сел под ближайшее дерево и горько плакал.
    Тем унизительнее было ноябрьское перемирие. Судьба отвесила самонадеянному императору хорошего тумака, и он прекрасно это понял. Теперь по его вине умерли не только невинные люди, бумаги о расстреле которых он подписывал под надзором отца, не только сам отец, но еще и солдаты, которые верили в мудрость и разумность командования. Тем больше удивляло Александра, как безразлично мироздание ко всем этим смертям, как жизнь текла дальше, ничуть не замедляясь для траура. 
    Теперь, когда в его внимании оказалась не только внутренняя политика, но и внешняя, за которой требовалось следить ничуть не менее чутко, Александр начал постепенно находить различные разногласия со своими молодыми друзьями. Именно поэтому, когда Кочубей отправил Сперанского с докладом вместо себя, тот так пришелся по вкусу императору. Сперанский был не похож ни на екатерининских вельмож, ни на его друзей. Проникнувшись доверием к этому новому лицу, Александр стал поручать ему различные дела.
    На несколько месяцев бесконечный маятник войн качнулся для Александра прочь от Франции, с которой он заключил очередной мирный трактат летом. Шаткое перемирие продержалось недолго, и когда Пруссия начала войну с французами, Александр выступил на ее стороне. Параллельно с этим начиналась и русско-турецкая война, и вновь Александру приходилось балансировать меж двух вещей, рассчитывая свои силы и там, и тут. Все эти бесконечные метания отвлекали его от внутренней политики и реформ: куда больше свободы для крестьян ему хотелось не допустить излишних смертей солдат.
    Жена в очередной раз неприятно удивила Александра — на этот раз рождением дочери, которое, может, и стало бы приятным известием, если бы супруга не решила сознаться ему в том, что имела роман с Алексеем Охотниковым и ребенок его. Александр, не имея душевных сил на громкие скандалы, согласился признать ребенка и был только тому рад, что это дочь, а не сын.
    Меж тем, разногласия с молодыми друзьями продолжали расти. Кочубей никак не мог пережить перемирия с Францией в ущерб русско-английским отношениям и несколько раз просил у Александра отставки. На четвертый раз император сдался и уволил друга со службы. Тогда же ушел и Чарторыйский с поста министра иностранных дел, таким образом оставив Александра без половины своих прежних товарищей. Он, впрочем, был скорее рад тому, чем опечален: Негласный комитет уже давно отжил свое и закончил службу, а мнения друзей перестали совпадать с его собственным так, как прежде. Вместо Кочубея и Чарторыйского Александр заимел нового любимца, которым стал умный и деятельный Сперанский.
    Вновь история повторила себя, давая Александру новый шанс: он выехал к армии и прибыл в главную квартиру Леонтия Беннигсена, но на этот раз старался не сильно вмешиваться в дела командующего, надеясь, что таким образом не помешает победе над французами. Увы, его желанию было не суждено сбыться, и очередное поражение привело его в очередное же расстройство. Воевать на два фронта оказалось не только сложно, но еще и непродуктивно, и Александр понял, что придется сосредоточить свое внимание на чем-то одном, а в другом пойти на уступки.
    Передав Наполеону через князя Лобанова свое желание личной встречи, Александр прибыл на берег Немана. Встреча проходила на плоту посередине реки в крытом павильоне, где они общались с французским императором с глазу на глаз. Александр, при всей его мягкости и обходительности, не собирался уступать Наполеону просто так. Французский император хотел союза и предлагал Александру Финляндию и Балканский полуостров за помощь в войнах. Александр же, помня заветы и мечты бабушки, хотел Константинополь, но здесь уже Наполеон отказывал ему. Наконец, был найден компромисс. Александр пошел на уступки касательно судьбы Пруссии. Тильзитский мир был заключен.
    Вернувшись в Петербург, Александр обнаружил небывалое чувство обиды в столичных кругах. Мнение дворян, пусть и не было совсем лишено внимания императора, не сумело оказать на него никакого давления, кроме исключительно морального. Для того, чтобы воевать с Францией, требовалось для начала выиграть войну с Османской империей — в чем Наполеон, будучи прозорлив, не торопился помогать Александру. Когда в войне с турками наступило перемирие, Александр остался недоволен условиями и сменил командующего армией с Мейендорфа на Прозоровского.
    Стараясь как-то поддержать баланс сил и найти поддержку хоть в ком-то, новым министром иностранных дел вместо Чарторыйского Александр назначил Николая Румянцева, убежденного франкофила и сторонника дружбы с Францией. Будучи сам занят в большей степени внешней политикой, Александр не мог так просто оставить своих прежних либеральных идей относительно политики внутренней. Он поручил Сперанскому разработать план государственного преобразования, надеясь тем самым искупить долгие годы относительного бездействия и пустой болтовни, что провел в обществе своих друзей.
    Уладив этот момент, Александр вновь обратил свое внимание на Европу. Король Швеции отказался присоединиться к блокаде Англии, и крайне недовольный этим обстоятельством Александр объявил Швеции войну. Однако война под руководством Буксгевдена неожиданно приостановилась, когда тот пошел на заключение перемирия без согласия самого Александра. Рассерженный этим событием, император поменял командующего на Кнорринга, но и тот, очевидно, не мог самостоятельно привести указания Александра в действие. Тогда Александр пошел на последний шаг и отправил туда Аракчеева, главной задачей которого стало всеми силами настаивать на незамедлительном исполнении приказов государя.
    Сам Александр весной отправился в Эрфурт на встречу с Наполеоном. Внешнеполитическое положение России мало устраивало Александра: континентальная блокада Англии, с которой Россия прежде вела активную торговлю, негативно сказывалась на делах государства — но он понимал, что для нормального существования ему требуется хотя бы видимость теплых отношений с Францией. С собой Александр взял Сперанского, которым хвастался перед самим Наполеоном. Переговоры продвигались слабо, если вообще продвигались хоть на пядь, и в конце концов между империями был заключен весьма формальный союзный договор.
    В сохранении равновесия и благоприятного состояния духа Александру не помогало ни положение России, что внутри, что внешне, ни семейные обстоятельства. Дочь Елизавета умерла, и жена его вновь впала в отчаяние, однако Александр не мог долго печалиться: фаворитка вновь родила ему дочь, которую нарекли Софьей Нарышкиной, и малышка до того нравилась императору, что он не мог сдержать своего приподнятого настроения. Чем, разумеется, лишь сердил законную супругу.
    Войны сменяли одна другую. Османская империя вновь объявила войну России, и Александр в очередной раз отвлекся от внутренних реформ и проектов Сперанского на войска. Он требовал от Прозоровского решительных действий, но тот, будучи старым и больным, только объяснял ему разные причины невозможности таких действий, чем в конце концов окончательно рассердил императора. В помощники Прозоровскому он назначил Багратиона, но и им позже остался недоволен.
    Закончилась, наконец, война со Швецией, присоединившая к России Финляндию. Александру предлагали женить его сестру, Екатерину Павловну, на Наполеоне, но он, видя, что отношения с Францией никогда не будут теплыми и сердечными, отверг это предложение, вместо этого настояв на ее браке с принцем Георгом Ольденбургским. А позже и вовсе разорвал союз с Францией.
    Вновь обратив взор на внутренние дела, Сперанского за все его заслуги Александр возвел в чин тайного советника. По его проекту был упразднен Непременный совет, ставший попросту ненужным после создания министерств, и учрежден Государственный совет, куда император назначил Сперанского госсекретарем. Так Сперанский стал его самым доверенным лицом. Тогда же Александр взял Кочубея обратно на службу, а вот Чарторыйский окончательно потерял всякое для него значение и навсегда покинул Петербург.
    Стоило Александру перейти от мечтаний к исполнению проектов Сперанского, как среди консервативных дворян поднялась буря негодования. Интриганы при дворе, в частности Армфельт и Балашов, сообщали Александру дерзкие отзывы якобы из уст госсекретаря, но император отказывался сомневаться в преданности Сперанского России, а когда тот сам приходил просить отставки, не давал.
    Мнение его, впрочем, постепенно менялось. Александр начал чувствовать, что охладел к преобразованиям, что так жаждал претворить в жизнь, и вошел во вкус самодержавия. Не в последнюю очередь эти его мысли подпитывало общество, собравшееся вокруг его дорогой сестры, Екатерины Павловны. При одном из визитов государя в Тверь ему представили Карамзина, который передал ему манифест противников перемен — «Записку о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях».
    Все изложенное там не было новым для Александра, он и сам постепенно приходил к мысли, в том числе глядя на Европу, что если расшевелить общество, то следом пойдут волнения и революция. К тому же, самоуверенность Сперанского и его упреки в непоследовательности в ведении государственных дел начинали перевешивать чашу терпения императора.
    Осень принесла согласие Османской империи на подписание мира благодаря искусным дипломатическим действиям Кутузова для России, и знакомство с Родионом Кошелевым, который ездил вместе с Александром и Голицыным на доклады и активно вовлекал их обоих в мистицизм, которого все больше усматривал император в событиях вокруг. Постепенно он все больше утверждался в мысли, что все эти смерти — все не зря, все подчинено высшей цели и свершилось по велению Божию.
    В Петербурге наступила зима, и Александр чувствовал, что грядет новая война.

The time will come when you'll have to rise
Above the best, improve yourself
Your spirit never dies