ПЕТРОВСКИЙ УКАЗЪ |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » ПЕТРОВСКИЙ УКАЗЪ » РАЗСКАЗЫ НАШЕГО ВРЕМЕНИ » РАЗСКАЗЫ ВСЕЙ ЖИЗНИ » Третий лишний?
ПИСЬМА | 
ЗАЛ СЛАВЫ
Время действия: 8 апреля 1812 года.
Место действия: Петербург, дом Нарышкиных на Фонтанке.
Участники:Александр Павлович и Мария Нарышкина.
Александр Павлович перед отъездом в Вильню навещает любовницу, а там... (Продолжение читайте в эпизоде).
Отредактировано Александр I (15 Июн 2024 00:42)
| Недаром лик сей двуязычен. |
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫСаша решил что худшее что можно сейчас сделать - это заговорить, уж тем более перебить любовницу, которая, похоже, решила договорить всё то, что не высказала в спальне. Надо признаться, это удивило и несколько огорчило Александра. Он-то рассчитывал что с выяснением отношений покончено, они проведут их последнюю встречу перед отъездом в Вильно куда приятнее, нежели разговоры.
К тому же, долгие разговоры он не любил. Вернее, их ему и так хватало. При любой удобной возможности каждый старался ему что-то сказать, в чём-то убедить, заставить задуматься и всё прочее. Особенно стремительно увеличивалось число желающих поговорить лично с приближением войны с французами. Да и в целом, с каждым годом в статусе Императора Всероссийского он всё больше ценил тех, кто его ни в чём не убеждают, а поддерживают любое его решение.
Но, вернёмся в сад особняка Нарышкиных на Фонтанке.
«Может это и к лучшему? Куда полезнее высказать друг другу всё перед моим отъездом. Это так, но…» - мысли было не суждено оказаться законченной, так как пред глазами, где-то в дали, мелькнула фигура полуодетого…
«А кто, собственно это был?» - задался вопросом Александр. - «Значит, всё таки, про юного гостя она говорила всерьёз?»
Он уже было собирался замедлить шаг чтобы задаться вопросом уже вслух, но Мария заговорила про польские планы, Адама, а потом и коснулась Сперанского стало ясно: разговор будет очень непростым, цель его он всё больше не понимает и вот тот перелезающий через забор юноша - меньшее из всех зол.
— Что ж… - медленно заговорил император, когда настал его черёд, — Мари? Так… подойдёт?
Он не стал уточнять что в самом деле не помнит о том что той не нравилось то как он её называет. Почему? Он и сам не знал причны, но той что сейчас вёл под руку позволял многое из того что мог позволить император своей любовнице: "не заметить" юного гостя и не верить слухам о неверности, диктовать как лучше себя называть, обсуждать с ним политику - и всё примеры из сегодняшнего утра. А сколько таких примером собралось за долгие годы? Даже вспоминать не хотелось. Не это ли то самое отношение, о котором та так просит? Может напомнить ей для чего императоры заводят себе любовниц и какая у них обычно участь?
— Я даже не знаю с чего начать, - бессильно признался Александр, остановившись. — Сегодня, скорей всего, наша последняя встреча перед отъездом в Вильно…
О своих ожиданиях как она пройдёт он решил умолчать и из-за настроения Нарышкиной - на ласку та явно не была настроена, и из-за того что сам точно не мог сказать чего именно ожидал. В общем, если отбросить всё, просто хотел повидаться перед отъездом. Ну, что же, повидались, вот разговаривают. Что ещё нужно?
Он повернулся к той и мягко взяв за подбородок повернул голову так, чтобы можно было посмотреть той в глаза. Непонятно чего он там пытался рассмотреть, но надеялся что хотя бы глядя друг другу в глаза разговор пойдёт лучше.
— Что ты хочешь от меня услышать? Про моё отношение к Михаилу Михайловичу, к Адаму или к тебе? А может хочешь поговорить про верность или про Конституцию? Или тебе есть что мне сказать и всё высказанное лишь закуска, перед "основным блюдом"?
Он выдохнул, пристально посмотрев той в глаза.
— Если хочешь от меня прямых и честных ответов, будь добра сама обойтись без лишних предисловий ненужных слов.
| Недаром лик сей двуязычен. |
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫКонечно, всеми своими вольностями Мария пользовалась исключительно наедине с Александром, но вот тогда… Она без зазрений совести вела себя так, как хотела. Могло показаться, что это не равные отношения, но всё же она позволяла Александру явно больше, чем другим мужчинам, в том числе супругу. Но никогда не думала она, что «терпение императора» может иссякнуть, ведь она настаивала на том, что состоит в отношениях именно с человеком, а не с государем и подтверждала это крайне редкими вторжениями в его государственные дела и воздержанием от политики в его присутствии.
Но бывали моменты, когда Александр всё-таки напоминал об этом. Он остановился – и она остановилась рядом. Как угодно мягко, но взял её за подбородок – весьма властный жест, недовольная ухмылка дамы не предвещала чего-то приятного.
— Как пожелает мой император! — Мария театрально опустилась в реверансе, будто с издевкой присаживаясь практически к земле. В отсутствии посторонних, Мари редко использовала царский титул по назначению, чаще дразнясь или ехидничая, как сейчас.
Она не умела говорить прямо в глаза тяжелые вещи, но ведь и Александр не был таким рубакой – вот только если он порой вообще не произносил то, что думает, Мари как кошка, играясь, распутывала клубок повествования, неспеша, но уверенно лавируя в сторону своей мысли. Пусть Александр думает, что это она по его воле переходит к делу, а не от того, что… клубок-то распутался.
Нарышкина помрачнела в лице и, поднявшись на ноги сделала пару шагов в сторону, отвернувшись. Ей нужно было буквально пару мгновений наедине! Как же не хотелось ей раскрывать свои опасения, свои слабости… Вдруг он не поймет как это серьезно и важно для неё? Могла бы она соскочить с этой тропы – немедленно поддалась бы искушению, но бежать уже было некуда.
— Меня беспокоит и пугает, Саша! — она резко развернулась и посмотрела ему в глаза, так как он и хотел ранее, — … то, как Вы внешне легко и непредсказуемо расстаетесь с людьми. Теми, кто, казалось, был вам очень дорог! Я не могу не понимать, что однажды это ждет и меня. Вечером Вы мне ласково улыбнетесь, а с утра – позорная отставка, ссылка, крепость… надменная ухмылка какого-нибудь Бенкендорфа, или… того хуже – Её величества! Да и любой женщины из вашей фамилии! — её глаза заблестели, а голос дрогнул под конец. Ждать неминуемого конца счастья – худшая пытка, каждое слово больно резало по сердцу. Если конец неизбежен – то лучше прерывать всё самой, но какая-то её часть всё ещё желала всё исправить.
— Прошу учесть, в таком раскладе я предпочту расстрел или гильотину, чем укоризненные взоры тех, кто презирал меня все эти годы. — натянутая улыбка, призванная чуть скрасить ситуацию и треснувший образ безупречной Мари. Душевно раненая, уставшая, запутавшаяся женщина. Когда-то она нерушимой скалой отражала все нападки, но теперь же её больно кололи презрения тех, кто за глаза называл её «госпожой Нарышкиной». Да, могло показаться, что это лишь уважение её статусу и фамилии, но в этих кругах милых людей называют ласково, по имени. «Мария» они вслух не произносят. Когда-то ей казалось, что со временем это пройдет, если не удостаивать их внимания, но время шло, и вот уже собственные маленький дочери порой слышали что-то и задавали маме неудобные вопросы.
— Не нужно на меня так смотреть! Годы не щадят и меня! И придет тот день, когда… — произнести вслух сил не хватило. Ей было сложно сказать уверенно живы ли их чувства, страх буквально сдавливал ей горло. Зато не менее эмоционально вырвались другие слова: — Даже после смерти, ты венчан с ней. А кто я одна? Опозоренная грешница и неверная жена?
Отредактировано Мария Нарышкина (10 Авг 2024 08:32)
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫНаблюдая за реакцией Мари и заглянув ей в глаза, Саша начал понимать, что где-то просчитался. И вскоре пришло осознание: «С чего я решил, что ей нужны мои честные и прямые ответы?!»
Ничего удивительного, надо сказать. Порой Нарышкина лишала его способности здраво мыслить одним своим видом, а иногда и без него. И вот он уже то верит, то не верит слухам. То уверен, что от него ждут прямых ответов, то понимает, что ошибся. То кажется, что они понимают друг друга с полуслова, то вдруг становятся чужими, как будто никогда и не знали друг друга.
От слишком глубокого реверанса и чрезмерно вежливого обращения он поморщился, борясь с желанием попросить, а скорее даже приказать обойтись без этой театральщины. Будь на месте Нарышкиной другая любовница, он непременно так бы и сделал, но с ней старался не проявлять власть. Это не нравилось ни Мари, ни ему самому. Поэтому он снова промолчал.
Так он простоял безмолвно и неподвижно довольно долгое время, словно застывшая статуя. В замешательстве наблюдал, как она "собиралась с духом", и с не меньшим удивлением слушал её ответ, который становился всё более эмоциональным с каждым новым словом. В конце концов, он не выдержал, и, сделав шаг вперёд, попытался обнять "госпожу Нарышкину".
— Ах, ты боишься за своё положение, что…?! Но это всё лишь в-внешне!
Несмотря на попытки сохранять невозмутимость, привычно надевая свою "маску", в голове всё стало свинцовым, а мысли с трудом складывались в связные фразы. Он был одновременно удивлён, рад и раздосадован услышанным. Осознав, что его лицо стало напоминать восковую маску, он тряхнул головой, позволяя эмоциям проявиться.
— Мари, я знаю, что ты ждёшь от меня ответа, но я… я не знаю, что сказать. Тебе нечего бояться… Наша связь может прекратиться только если ты сама этого пожелаешь. С моей стороны… Ты для меня гораздо больше, чем просто, как ты выразилась, "грешница". Столько лет, общие дети — нет, это всё невозможно оборвать в один день… нет.
И он мог только недоумевать, откуда у неё, в принципе, появились такие опасения. Хотя, если задуматься, ничего удивительного в этом не было. Со стороны он, и правда, казался тем, кто легко расстаётся с близкими людьми. Но для него всё было иначе. Проблема заключалась в том, что Император не мог думать в этот момент, особенно видя слёзы любимой женщины и понимая, что стал их причиной.
— Ну, я не знаю, что сделать, чтобы ты мне поверила. Хочешь, я поклянусь?
Отредактировано Александр I (24 Авг 2024 17:40)
| Недаром лик сей двуязычен. |
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫКогда-то она без памяти тонула в его объятиях, но в этот раз всё было иначе. Ей и самой уже хотелось почувствовать былую теплоту, но в душе была лишь жгучая пустота и мрак. Будто на сердце была глубокая рана, осушившая всю душу Марии. Едва он шагнул ей навстречу, она сама подалась вперед, через несколько мгновений утыкаясь лбом в его плечо. В ногах проявилась слабость, а голова начала покруживаться, так что государь теперь был не только стране, но и ей опорой – в самом прямом смысле этого слова. В отличие от многих дам, она ненавидела свои слезы, считала недостойным шантаж ими. Наверное, даже супругу не довелось их видеть за все годы брака. Так и сейчас она стыдливо прятала их, избегая царского взгляда и лишь плотнее прижимаясь к Александру. Она даже корила себя за то, что не способна теперь дать ему покой и поддержку как раньше, сама слишком остро в ней нуждается. То ли от слез, то ли ещё почему ей внезапно стало очень душно, от чего она тщетно попыталась левой рукой ослабить воротник.
— Ах отчего же мы так часто врем друг-другу? — будто в пустоту спросила Мария, едва всхлипывая носом. «От того, что живем во лжи и во грехе!» – отвечал ей собственный же разум, но произнести в слух ей не хватило сил. Да, оба жили на две семьи, любили друг друга, но верностью отличались всё меньше? Или быть может лишь она так грешна? Мария на мгновение подняла взгляд на его прекрасное, сияющее лицо. Нет, она слишком сильно винит его, когда сама не может назвать себя верной хоть кому-то. Разве достойна она была все годы эти столь прекрасного спутника? А он ведь всё прощает, хотя не может не догадываться! А она, дрянь такая, лишь о себе теперь думает!
От всех этих самоуничижительных мыслей в ногах отнялись силы, и она едва не повисла на кавалере, если бы вовремя не взбодрилась. Даже когда все чувства притупились и ничего не приносило радость – гордость и кротость оставались при ней. «Быть сильной ради императора» — наверное так она призвала последние свои силы. Жаль, что быть сильной ради Александра уже будто бы не получалось.
— Нет, это какая-то болезнь… — стянув с рук перчатки и скинув их в траву, она провела руками по своему вспотевшему лицу, стирая редкие слезы у самых глаз. Как не пыталась она сдержать раздражение, но злой огонек в глазах все-таки блеснул. Нет уж, её слез, а тем более обморока и ему нельзя видеть! Это ведь он не оказался рядом, когда она в нем так нуждалась! Это связь их уже тяготит её, и это происходит достаточно долго. Если раньше она готова была смириться с унизительным для себя статусом фаворитки ради любви Александра, то теперь чувство будто бы притупилось, а все тяжести этой ноши сдавливали горло с новой силой.
— Это ты причина моей болезни! — дрожащей рукой она показала на него с ухмылкой. Однако та быстро спала с её лица, едва она вспомнила, что пытался сказать ей Александр все это время, — Постой, что? Поход? Вильно? Последняя встреча?
Всё это обрушилось на неё в одночасье: она и отпустить его готова не была, но и видеть уже почти не хотела. Чтож это за бред такой с собственными чувствами? Неужто всё-таки снова туда, в это пекло?! Духота стала уж совсем невыносимой, будто и не вздохнуть, ах этот чертов ворот! От водоворота мыслей и голова пошла кругом, в глазах помутнело. Какой же срам… неужто обморок? Мари горько ухмыльнулась, чувствуя, как земля уходит из-под ног, бессильно выдыхая: — Ну не так же…
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫПрямого ответа на его вопрос Мария не дала. Лишь задала встречный вопрос. Риторический? В случае Александра — да. Он ещё с детства привык часто говорить одно бабушке, другое — отцу, и эта привычка с ним по сей день. Порой он и сам осознаёт, как неприятно слышать ложь, поэтому действительно дорогим людям старается говорить правду, хотя не всегда выходит.
Любимая размякла в его объятиях; тихо всхлипывала, чуть подрагивали плечи — плакала. Решил не успокаивать её. Зная нелюбовь Нарышкиной к таким проявлениям чувств, лучше уж дать ей время. Как говорят, после слёз должно стать легче. Пусть так и будет, даже если эти слёзы украдкой.
Поначалу раздумывал над ответом, почему они так часто лгут друг другу: хотел ответить классической цитатой или словами модного поэта, но в голову лезли те, о которых лучше промолчать.
Например, Цицерон о клятве:
«Лишь однажды солгавший, больше не заслуживает доверия, даже если клянётся всеми богами.»
Разве это так? Он ведь готов был поклясться абсолютно искренне.
Или:
«Боль заставляет лгать даже невинных.»
Публий. Это высказывание ближе всего к сути. Если им приходилось лгать друг другу, значит, что-то вынуждало. Все ведь знали об их отношениях, обсуждали, как будто это вторая семья.
И наконец, Вольтер:
«Ложь — наибольший позор, потому что это тот поступок, который легче всего скрыть и легче всего совершить.»
Но и это не подходило. Ладно, меньше слов — так даже лучше. Александр только крепче прижал её к себе, "вторую жену", как иногда называли Нарышкину при дворе. Они стояли молча неизвестно сколько времени. Саша явно задерживался дольше, чем ожидал — столько всего нужно сделать перед отъездом! Но он и не предполагал, что их последняя встреча перед войной обернётся такой драмой.
Наконец, Мари взяла себя в руки, назвав происходящее между ними болезнью.
— Эта болезнь называется любовью, — улыбнулся Александр.
Он обрадовался, видя Марию "снова в строю": бойкая, шутит, как обычно, обвинила его в чём-то лихом. Явно полегчало. Верна, всё-таки, народная мудрость. Они оба понимали, что причина её состояния — это шутка, в которой всё равно есть доля правды. А потом, друг, она даже вспомнила его слова о том, что это их последняя встреча.
— Да, приказ уже подписан… — теперь уже серьёзно начал он.
Договорить не успел. Все и так знали, что армия отправляется в Вильно, а война неизбежна, хотя Александра до последнего пытались убедить не воевать с Наполеоном. Куда армия, туда и он. Не поехать не мог. Но слова повисли в воздухе. Мария вдруг лишилась чувств и упала бы на землю, если бы Александр не подхватил её в последний момент.
— Мари! Мари! — слегка встряхнув её, он понял, что это обморок.
Ощутив укол совести за прямоту, он окликнул прислугу и, осторожно подняв Нарышкину на руки, понёс её в дом.
| Недаром лик сей двуязычен. |
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫМожет ли любимый человек быть дьяволом? «Эта болезнь называется любовью» – абсолютная бессмыслица с её точки зрения, но поразительным образом эти слова заставляли таять. Как может человек так точно попадать в самую душу, будто знает и видит её насквозь? Быть может, за ангельской внешностью скрываются самые дьявольские силы? Но в любом случае сейчас она четко поняла, что ангел или бес, но это её любовь!
— Сумасшедшая… чуть не оставила, на кого? — едва Мария приоткрыла глаза, её мягкие руки обвили шею Александра. Всё ещё как в тумане, с резкой головной болью, но зато самой честной реакцией, — Мой… Мой!
Слуги подоспели, когда император уже дошел до самого дома. Хозяйку быстро донесли до ближайшего дивана. Юная девка от паники и незнания принялась буквально рвать ткань на груди Марии, пока не получила по рукам от подковылявшей старухи.
— Кто одевал?! — эту повидавшую многое со времен Екатерины старуху Мария держала как раз из-за громадного опыта. Мужа мало беспокоило кто спит в его доме, поэтому присутствие слепой, глухой и вредной, но при том всё умеющей бабки его не смущало, — Затянула… слишком перетянулась! — та скорее всего не осознала присутствие гостя и начала без всякого внимания хлопотать над Нарышкиной, приводя ту в чувства. Лишь когда та задышала полной грудью, от неё отошли.
Не смотря на известную доброту и скромность, Мария части страдала от гордыни и своенравия. Никому не показывала своих слабостей, слез и боли. Александр был редким исключением, но и от него она старалась утаивать свои проблемы, предпочитая дарить любимому покой. Смех, кокетство, язвительность и ирония – могли спрятать за собой любые чувства. Вот только теперь казалось – всё это было напрасно.
Всё ещё лежа на диване, она схватилась тонкими пальцами за руку Александра и поднесла костяшки его руки к своим губам:
— Не оставляй меня! — с детской наивностью сорвалось с её уст, пока она продолжала прижимать к себе его руку, — Никогда в таком положении не просила, но не оставляй меня хотя бы сегодня? Я сама уже думала уехать из этого мрачного города! В Москву, в Варшаву, в Италию – не важно… — к этой мысли Мари пыталась подойти в ходе их разговора. Чувство забытости любимым, надоевшее столичное лицемерие и неблагоприятный для нездоровой дочери климат побудили её к мыслям покинуть Петербург, пускай даже без супруга и, понятное дело, без царя-любовника. — Но теперь понимаю, что не потяну разлуки. Не оставляй меня теперь!
Всякий раз она была рядом, поддерживала, дарила покой. Для неё это был долг, который вовсе не ощущался обременительным! Будь Александр не царем, а таким же аристократом – жизнь бы казалось сказкой. Что ещё можно просить у судьбы, кроме любящего супруга и детишек? Сейчас же она сама остро в нем нуждалась, но как назло – в самый неудобный момент. Но ведь никто не поймет теперь! Даже он не поймет, но ему и не нужно… Только бы был рядом кто-то близкий. А теперь разлука – быть может на годы? Или навсегда, как раз то, что и пришло ей в голову. А быть может слова о любви метко попали в заледеневшее сердечко, но так или иначе теперь на Александра вновь были устремлены усталые, больные, но любящие глаза.
— Я не справлюсь в этот раз. Не справлюсь.
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫВозможно, было даже к лучшему, что поначалу никто не обратил внимания на присутствие императора в гостиной. Слуги донесли Марию Антоновну до дивана, но вместо того, чтобы сразу принять верные меры, сначала принялись рвать одежду. Лишь потом, опомнившись, они разумно расшнуровали корсет. Слишком сильно затянула? Такого с ней случалось крайне редко.
Мария Антоновна славилась своим крепким здоровьем — многим даже на зависть. Она никогда прежде не падала в обмороки. И вот, впервые, можно сказать...
«Это всё из-за новостей!» — неприятная мысль никак не давала покоя. — «Ну как я мог знать, что она так отреагирует? Я думал, что она уже обо всём догадывалась… Что понимала, что я тоже должен был быть там!»
Александр ясно осознавал, что сии мысли — лишь жалкие попытки оправдать себя. В глубине души он знал, что вина лежит на нём. Белое лицо возлюбленной вызвало муки совести. Подойдя к дивану сзади, он остался стоять чуть поодаль, наблюдая, как суетятся слуги. Он не вмешивался, не говорил ни слова и никак не помогал. Стоял, словно каменный истукан. Наконец…
— Очнулась? — голос Александра прозвучал резко, как только Нарышкина слабо дёрнула ресницами.
Он подошёл ближе, и тут же её белые, словно гипсовые, пальцы схватили его за руку. Александр замер, слушая тихие мольбы — она просила его не оставлять её.
«Что она имеет в виду? Не ехать в Вильно?» — мысль мелькнула, но осталась без ответа. Было ясно, что она умоляет не уезжать хотя бы сегодня. Что ж, выбора, по сути, не было.
Чувство вины, которое уже грызло его вовсю не оставило выбора и не позволяла отказать. Да, вначале теплилась слабая надежда, что причиной был слишком тугой корсет или, быть может, новая беременность, но, глядя на её состояние и слыша мольбы, эта надежда рассеялась как дым.
— Я останусь, — наконец ответил Александр, осознавая, сколько дел придётся отложить. — Позволишь только отправить посыльного? Нужно предупредить… там… Да! И я настаиваю на том, чтобы вызвать доктора. Так, на всякий случай.
| Недаром лик сей двуязычен. |
ПИСЬМА | ЗАЛ СЛАВЫКак же тяжело быть роковой дамой! Когда же твои чувства подлинны, а не наиграны, то это становиться невозможным. Сжимая в руке его пальцы, она на мгновение почувствовала, как счастье окончательно ускользает из её рук и резко переосмыслила своим мысли о разлуке. Как же хорошо, что она далеко не все успела высказать своему все-таки любимому. Положение её в Петербурге становилось всё более невыносимым, но он был единственным, кто ещё держал её здесь до сих пор. Из-за его же персоны, впрочем, на плечи Маруси падали тяготы полноценной супруги императора, но при том официально все ещё приходилось притворяться для приличия, пока за спиной её осуждали за внебрачную связь. Последней каплей действительно стала родная дочь… Мало того, что у шестилетнего ребенка проявилось слабое здоровье, так ещё ей и начали периодически терзать вопросами и природе отношений своей матушки. Это был уже серьезный удар – когда родная дочь неловко переминается с ноги на ногу и робко спрашивает: «А это правда?». Страшно даже уточнять что именно, особенно если вопрос грянул как гром среди ясного неба. Cупруг в такой ситуации не был помощником, казалось он даже наслаждался неловким положением Марии Антоновны.
Из всех причин она назовет лишь одну, не желая теперь сознаваться в собственном намерении «разойтись» хотя бы на время. Да и просить помощи или заступничества она не привыкла. Кроме того, она уже сама потихоньку брала себя в руки и попыталась объяснить свое поведение. Немые свидетели этой сцены, тем временем, уже послали за доктором, опасаясь, как бы в этой трогательной истории не свершилось бы худого финала с хозяйкой. К тому же доктор уже частенько навещал этот дом на Фонтанке.
— Я имела ввиду, что сама хотела уехать из Петербурга, да подальше на юг Здешняя погода сильно подрывает здоровье Софьи Дмитриевны. Эту зиму она несколько раз сильно болела. Мой супруг согласился поехать с нами или отпустить меня одну… как будет угодно Вашему величеству.
Она жестом пригласила его присесть рядом, над её головой. Время летело быстро и не заметно, Мария молча наслаждалась каждым мгновением, будто бы вспомнив их милые свидания, когда оба они ещё были так молоды… Тем временем подоспел доктор, а Нарышкиной пришлось вновь вернуться к «притворству», вуалирую слова.
— Теперь я четко понимаю, что без Вашей поддержки мне будет трудно. Слишком трудно для моего теперешнего душевного положения. Если же Вы нас покидаете, то и меня тут более ничего не держит.
Отредактировано Мария Нарышкина (30 Ноя 2024 20:32)
Вы здесь » ПЕТРОВСКИЙ УКАЗЪ » РАЗСКАЗЫ НАШЕГО ВРЕМЕНИ » РАЗСКАЗЫ ВСЕЙ ЖИЗНИ » Третий лишний?
